ми. Наша терапия действует благодаря тому, что 
превращает бессознательное в сознательное, и лишь постольку, поскольку она в 
состоянии осуществить это превращение.

Поспешим теперь сделать маленькое отступление, чтобы у вас не возникло 
искушения представить себе эту терапевтическую работу как нечто слишком легкое. 
Судя по нашим предыдущим рассуждениям, невроз является следствием своего рода 
незнания, неве– 
[51]
дения о душевных процессах, о которых следовало бы знать. Это очень походило бы 
на известную теорию Сократа, согласно которой даже пороки основаны на незнании. 
Но опытному в анализе врачу, как правило, очень легко догадаться, какие 
душевные движения того или иного больного остались бессознательными. Ему 
нетрудно было бы поэтому вылечить больного, освободив от собственного его 
незнания сообщением того, что он знает. По крайней мере, таким образом легко 
вскрыть часть бессознательного смысла симптомов, о другой же части, о связи 
симптомов с переживаниями больного врач, правда, может сказать немногое, потому 
что он не знает этих переживаний, он должен ждать, пока больной их вспомнит и 
расскажет ему. Об этих переживаниях можно справиться у родственников больного, 
и они часто бывают в состоянии определить среди них те, которые оказали 
травматическое действие, сообщить, может быть, даже такие переживания, о 
которых больной не знает, потому что они имели место в очень ранние годы его 
жизни. Соединив эти два приема, можно было бы надеяться за короткое время и 
малыми усилиями ликвидировать патогенное незнание больного.

Но если бы это было так! Здесь мы приобрели опыт, к которому сначала не были 
подготовлены. Знание знанию рознь; есть разные виды знания, совершенно 
неравноценные психологически. II у a fagots et fagots,* говорится где-то у 
Мольера. Знание врача не то же самое, что знание больного, и оно не может 
оказать то же действие. Если врач передает свое знание больному путем сообщения,
 это не имеет никакого успеха. Впрочем, было бы неверно так говорить. Успех 
здесь заключается не в преодолении симптомов, а в том, что тем самым начинается 
анализ, первыми 
вестника-
– * Вещь вещи рознь (франц.). – Прим. пер.


[52]
ми которого являются проявления сопротивления. Тогда больной знает что-то, чего 
до сих пор не знал, т. е. смысл своего симптома, и все же он так же мало знает 
о нем, как и раньше. Так мы узнаем, что есть более чем один вид незнания. Чтобы 
показать, в чем различия, необходимо известное углубление наших психологических 
знаний. Но наше положение, что при знании их смысла симптомы исчезают, остается 
все-таки правильным. Дело только в том, что знание должно быть основано на 
внутреннем изменении больного, которое может быть вызвано лишь психической 
работой с определенной цедью. Здесь мы стоим перед проблемами, которые скоро 
объединятся в динамику образования симптомов.

Уважаемые господа! Теперь я должен поставить вопрос: не кажется ли вам то, что 
я говорю, слишком темным и сложным? Не запутываю ли я вас тем, что так часто 
отказываюсь от ранее сказанного и ограничиваю его, начинаю развивать мысль и 
затем оставляю ее? Мне было бы жаль, если бы это было так. Но у меня сильное 
отвращение к упрощениям в ущерб истине, я не имею ничего против, чтобы вы 
получили полное представление о многосторонности и многосвязности предмета, и 
думаю, что нет вреда в том, если по каждому вопросу я говорю вам больше, чем вы 
можете использовать в настоящий момент. Я ведь знаю, что любой слушатель и 
читатель мысленно выверяет, сокращает, упрощает и извлекает из предложенного 
ему то, что он хотел бы запомнить. До известной степени верно то, что чем 
содержательнее был предложенный материал, тем больше от него остается. 
Позвольте мне надеяться, что суть моих сообщений о смысле симптомов, о 
бессознательном и связи между ними вы ясно поняли, несмотря на все 
второстепенные моменты. Вы, видимо, также поняли, что в даль– 
[53]
нейшем наши усилия будут сконцентрированы на достижении двух целей: узнать, 
во-первых, как люди заболевают, приобретают невротическую жизненную установку, 
что является клинической проблемой, и, во-вторых, как из условий невроза 
развиваются болезненные симптомы, что остается проблемой душевной динамики. И 
обе проблемы где-то должны встретиться.

Сегодня я тоже не хочу идти дальше, но так как наше время еще не истекло, я 
намерен обратить ваше внимание на другую особенность двух наших анализов, все 
значение которой опять-таки будет оценено лишь позже, а именно на пробелы в 
воспоминаниях, или амнезии. Вы слышали, что задачу психоаналитического лечения 
можно сформулировать как превращение всего патогенного бессознательного в 
сознательное. Теперь вы, возможно, удивитесь, узнав, что эту формулировку можно 
заменить другой: заполнить все пробелы в воспоминаниях больного, устранить его 
амнезии. Это свелось бы к тому же. Амнезиям невротика приписывается, таким 
образом, важная связь с возникновением его симптомов. Но если вы примете во 
внимание анализ нашего первого случая, вы найдете эту оценку амнезии 
неоправданной. Больная не забыла сцену, с которой связано ее навязчивое 
действие, наоборот, живо хранит ее в памяти, и ничто другое из з