ством, ипе faзons de parler.* Какое же это нереальное, от которого исходят 
такие реально ощутимые последствия, как навязчивое 
действие!
В сущности, то же самое мы находим и у нашей второй пациентки. У нее возникло 
требование, чтобы подушка не касалась спинки кровати, и она должна выполнять 
это требование, но она не знает, откуда оно произошло, что означает и каким 
мотивам обязано своей силой. Для его выполнения безразлично, относится ли она к 
нему индифферентно или противится ему, возмущается, собирается его нарушить. 
Оно 
дол-
– * Речевым оборотом (франц.).


[48]
жно быть выполнено, и она напрасно спрашивает себя почему. Следует, однако, 
признать, что в этих симптомах невроза навязчивого состояния, в этих 
представлениях и импульсах, появляющихся неизвестно откуда, таких устойчивых 
против всех влияний в остальном нормальной душевной жизни, производящих на 
самого больного впечатление, как будто они сверхсильные гости из чужого мира, 
бессмертные, вмешавшиеся в сутолоку смертных, заключается самое ясное указание 
на какую-то особую, изолированную от остального область душевной жизни. От них 
ведет неизбежный путь к признанию существования в душе бессознательного, и 
именно поэтому клиническая психиатрия, признающая только психологию сознания, 
не может с ними сделать ничего другого, как выдать за признаки особого рода 
дегенерации. Разумеется, сами навязчивые представления и навязчивые импульсы не 
бессознательны, и так же мало выполнение навязчивого действия ускользает от 
сознательного восприятия. Они не были бы симптомами, если бы не проникли в 
сознание. Но психические предпосылки, раскрытые анализом, связи, в которые мы 
их вводим благодаря толкованию, являются бессознательными по крайней мере до 
тех пор, пока мы не сделаем их сознательными для больного путем аналитической 
работы.

А теперь примите во внимание, что это положение вещей, установленное нами в 
обоих наших случаях, подтверждается во всех симптомах всех невротических 
явлений, что всегда и везде смысл симптомов неизвестен больному, что анализ 
постоянно показывает, что симптомы – производное бессознательных процессов, 
которые, однако, при разных благоприятных условиях можно сделать сознательными, 
и вы поймете, что в психоанализе мы не можем обойтись без бессознательного в 
психике и привыкли оперировать им как чем-то 
[49]
чувственно осязаемым. Но вы, может быть, также поймете, как мало способны к 
суждению в этом вопросе все другие, кто считает бессознательное только понятием,
 кто никогда не анализировал, никогда не толковал сновидений и не искал в 
невротических симптомах смысл и намерение. Для наших целей повторю еще раз: 
возможность придать смысл невротическим симптомам благодаря аналитическому 
толкованию является неопровержимым доказательством существования – или, если 
вам угодно, необходимости предположения – бессознательных душевных процессов.

Но это еще не все. Благодаря второму открытию Брейера, которое мне кажется даже 
более содержательным и которое не нашло сторонников, мы еще больше узнаем о 
связи между бессознательным и невротическими симптомами. И не только то, что 
смысл симптомов всегда бессознателен; между этой бессознательностью и 
возможностью существования симптомов существует также отношение заместительства.
 Вы меня скоро поймете. Вместе с Брейером я утверждаю следующее: каждый раз, 
сталкиваясь с симптомом, мы можем заключить, что у больного имеются 
определенные бессознательные процессы, в которых содержится смысл симптома. Но 
для того чтобы образовался симптом, необходимо также, чтобы смысл был 
бессознательным. Из сознательных процессов симптомы не образуются; как только 
соответствующие бессознательные процессы сделаются сознательными, симптом 
должен исчезнуть. Вы сразу же предугадываете здесь путь к терапии, путь к 
уничтожению симптомов. Этим путем Брейер действительно вылечил свою 
истерическую пациентку, т. е. освободил ее от симптомов; он нашел технику 
доведения до ее сознания бессознательных процессов, содержавших смысл симптома, 
и симптомы исчезли.


[50]
Это открытие Брейера было результатом не умозрения, а счастливого наблюдения, 
ставшего возможным благодаря тому, что больная пошла ему навстречу. Но вам 
теперь не следует стремиться объяснить его непременно из чего-то другого, уже 
знакомого, однако вы должны признать в нем новый фундаментальный факт, с 
помощью которого можно прояснить многое другое. Разрешите мне поэтому повторить 
то же самое в других выражениях.

Образование симптома – это замещение (Ersatz) чего-то другого, что не могло 
проявиться. Определенные душевные процессы нормальным образом должны были бы 
развиться настолько, чтобы они стали известны сознанию. Этого не случилось, но 
зато из прерванных, каким-то образом нарушенных процессов, которые должны были 
остаться бессознательными, возник симптом. Таким образом, получилось что-то 
вроде подстановки; если возвратиться к исходному положению, то терапевтическое 
воздействие на невротические симптомы достигнет своей цели.

Открытие Брейера еще до сих пор является фундаментом психоаналитической терапии.
 Положение о том, что симптомы исчезают, если их бессознательные предпосылки 
сделались сознательными, подтвердилось всеми дальнейшими исследованиями, хотя 
при попытке его практического применения сталкиваешься с самыми странными и 
самыми неожиданными осложнени