Мне кажется нелишним постоянно повторять учащимся о тех глубоких изменениях, 
которые психоаналитическая техника испытала со времен первых попыток в этой 
области. Во-первых, это фаза катарсиса Брейера, непосредственная направленность 
на момент образования симптома, последовательно проводимое старание заставить 
воспроизвести психические процессы этой ситуации, чтобы дать им выход при 
помощи сознательной деятельности. Воспоминание и отреагирование были тогда 
целью, которая достигалась при помощи гипнотического состояния. Затем, после 
отказа от гипноза, выдвинулась задача угадать на основании мыслей, возникающих 
у анализируемого, то, что он отказывается вспомнить. Посредством работы 
толкования и сообщения ее результатов больному должно было быть обойдено 
сопротивление; направленность на ситуацию образования симптома и на другое 
положение, скрывающееся за моментом заболевания, осталась, а реагирование 
отошло на задний план и, как казалось, было заменено усилием, которое должен 
был совершить анализируемый при навязанном ему преодолении критики приходящих 
ему в голову мыслей (при выполнении основного психоаналитического правила). 
Наконец, выработалась последовательная теперешняя техника, при которой врач 
отказывается от направленности на определенный момент или проблему, 
довольствуется тем, что изучает психическую поверхность анализируемого в данный 
момент и искусством толкования пользуется преимущественно для того, чтобы 
распознать выступающие на этой поверхности сопротивления и помочь больному 
осознать их. Вырабатывается новый способ ведения работы: врач открывает не 
известные больному сопротивления; когда они преодолены, больной часто 
рассказывает без всякого труда забытые положения и связи. Цель, преследуемая 
этими техническими приемами, остается, разумеется, та же. Говоря описательно — 
выполнение изъянов воспоминания, говоря динамически — преодоление в 
сопротивлении вытеснения.

Нужно быть благодарным старой гипнотической технике за то, что она показала нам 
отдельные психические процессы анализа в изолированном и схематизированном виде.
 Только благодаря этому мы могли набраться смелости, чтобы собственноручно 
создавать сложные положения в аналитическом лечении, сохранить их ясное 
понимание.

Воспоминание протекало при прежнем гипнотическом лечении чрезвычайно просто. 
Пациент переносился в прежнюю ситуацию, которую он никогда не смешивал с 
настоящей ситуацией, сообщал о психических процессах, сопровождавших ее, 
поскольку они оставались нормальными, и прибавлял то, что вытекало из 
превращения бессознательных тогда процессов в сознательные.

Прибавлю здесь несколько замечаний, которые подтвердит каждый аналитик из 
собственного опыта. Забывание впечатлений, сцен переживаний сводится большей 
частью к “отгораживанию” их. Когда пациент говорит об этом “забывании”, он 
редко забывает при этом прибавить: собственно говоря, я это знал, но никогда не 
думал об этом. Он нередко выражает свое разочарование по поводу того, что ему 
мало приходит в голову такого, что он мог бы признать забытым, о чем он никогда 
не думал, после того как это случилось. Однако и это желание находит 
удовлетворение при так называемых конверсионных истериях. “Забывание” 
испытывает еще дальнейшее ограничение, если принять во внимание так часто 
встречающиеся скрывающие воспоминания. В некоторых случаях у меня складывалось 
впечатление, что известная, столь важная с теоретической точки зрения, детская 
амнезия совершенно уничтожается вследствие покрывающих воспоминаний. В них 
содержится не только кое-что существенное из детской жизни, но, собственно 
говоря, все существенное. Нужно только суметь извлечь это из них посредством 
анализа. Они представляют забытые детские годы с такой же полнотой, как явное 
содержание сновидения мысли сновидения.

Вторая группа психических процессов, которые можно противопоставить 
впечатлениям и переживаниям, как чисто внутренние акты, фантазии, процессы, 
рисующие отношения, чувства, связи, должна быть рассматриваема отдельно по 
отношению к забыванию и воспоминанию. Здесь особенно часто бывает, что 
“вспоминается” нечто такое, что никогда не могло быть “забыто”, потому что 
никогда не было замечено, никогда не было осознано, и, кроме того, для течения 
психических процессов, по-видимому, совершенно безразлично, была ли такая связь 
осознана и затем забыта или она никогда не достигала сознания. То, в чем 
убеждается больной во время психоанализа, совершенно не зависит от такого 
воспоминания.

Особенно при разнообразных формах невроза навязчивости забывание ограничивается 
большей частью разобщением связей, непониманием последствий и изолированием 
воспоминаний.

Большей частью не удается вызвать воспоминаний об особого рода чрезвычайно 
важных воспоминаниях, имевших место в очень раннем детстве и пережитых тогда 
без понимания, но впоследствии понятых и истолкованных. О них узнаешь благодаря 
сновидениям, и приходится их допустить вследствие самых доказательных мотивов 
из общего построения невроза; при этом можешь убедиться, что анализируемый, 
преодолев свои сопротивления, не возражает против предположения о них ссылкой 
на отсутствие чувства воспоминания (ощущение знакомого). И все же это 
обстоятельство требует столько критической осторожности и дает так много нового