а.
   Сделаем теперь фантастическое предположение, будто Рим - не место жи-
тельства, а наделенное психикой существо - со столь же долгим и  богатым
прошлым в котором ничто, раз возникнув, не исчезало, а  самые  последние
стадии развития сосуществуют со всеми прежними. В случае Рима это  озна-
чало бы, что по-прежнему возносились бы ввысь  императорский  дворец  на
Палатине и Septimontium Септимия Севера, а карнизы замка Ангела  украша-
лись теми же прекрасными статуями, как и до  нашествия  готов  и  т.  д.
Больше того, на месте Палаццо Каффарелли - который, однако,  не  был  бы
при этом снесен - по-прежнему стоял бы храм Юпитера Капитолийского, при-
чем не только в своем позднейшем облике, каким его видели в  императорс-
ком Риме, но и в первоначальном облике, с этрусскими формами, украшенном
терракотовыми антефиксами. Там, где ныне стоит Колизей,  можно  было  бы
восхищаться и исчезнувшим Domus Aurea Нерона; на площади Пантеона мы об-
наружили бы не только сохраненный для нас Пантеон Адриан  -  на  том  же
месте находилась бы и первоначальная постройка Агриппы. На одном  и  том
же основании стояли бы церковь Maria Sopra Minerva и  древний  храм,  на
месте которого она была построена. И при небольшом изменении угла зрения
появлялось бы то одно, то другое здание.
   Нет смысла развивать эту фантазию далее - она ведет к чему-то несооб-
разному и даже абсурдному. Историческая  последовательность  представима
лишь посредством пространственной рядоположенности: одно и то же  прост-
ранство нельзя заполнить дважды. Наша попытка может  выглядеть  праздной
забавой, но тому есть оправдание - она показывает всю сложность передачи
душевной жизни с помощью наглядных образов.
   Следует предупредить возможный упрек: почему мы избрали для сравнения
с душевным прошлым именно историю города? Гипотеза о  сохранности  всего
прошедшего относится и к душевной жизни - при том условии, что  не  были
повреждены органы психики, их ткань не пострадала от травмы или воспале-
ния. Но историю всякого города, даже если у него не столь  бурное  прош-
лое, как у Рима, или если он не знал вторжений неприятеля,  как  Лондон,
не миновали разрушительные воздействия - сравнимые с указанными причина-
ми заболевания. Самое мирное развитие любого города всегда сопровождает-
ся разрушением и сносом зданий, и уже поэтому история города  изначально
несопоставима с душевным организмом.
   Это возражение заставляет нас оставить яркую палитру  контрастов;  мы
обращаемся к более близкому объекту сравнения, каковым является тело жи-
вотного или человека. Но и здесь мы сталкиваемся с чем-то сходным.  Ран-
ние стадии развития никоим образом  не  сохранились,  они  стали  строи-
тельным материалом для более поздних форм и растворились в них.  Зародыш
исчез во взрослом теле, загрудинная железа ребенка после  достижения  им
половой зрелости заменяется соединительной тканью, но как таковая  более
не существует. В полых костях взрослого можно  узнать  очертания  костей
ребенка, но последние принадлежат прошлому, они вытягивались  и  утолща-
лись, пока не приобрели окончательную форму. Сохранение всех ранних ста-
дий, наряду с завершенными, возможно лишь в душевной жизни, а  мы  не  в
состоянии наглядно это представить.
   Возможно, мы заходим слишком далеко с предположениями такого рода,  и
нам следовало бы удовлетвориться утверждением, что прошлое может  сохра-
няться в душевной жизни, что здесь нет неизбежного разрушения. Вероятно,
в психике многих стариков - в виде нормы или исключения - все  настолько
стирается или разъедается, что прошлого уже никак не оживить и не  восс-
тановить. Быть может, сохранение вообще связано с определенными  благоп-
риятными условиями. Вполне возможно, но об этом мы ничего не знаем. Поэ-
тому нам следует твердо держаться того, что сохранение прошлого в душев-
ной жизни есть, скорее, правило, нежели исключение.
   Если мы готовы полностью принять наличие  оокеаническогоп  чувства  у
многих людей и склонны сводить его к ранней стадии чувства оЯп, то  воз-
никает следующий вопрос: может ли такое чувство притязать на роль источ-
ника религиозных потребностей?
   Такое притязание не кажется мне убедительным. Чувство  может  служить
источником энергии лишь в том случае, если само оно является  выражением
какой-то сильной потребности. Мне кажется неопровержимым выведение рели-
гиозных нужд из детской беспомощности и связанного с нею обожания  отца.
Тем более, что это чувство не только проистекает  из  детства,  но  и  в
дальнейшем поддерживается страхом перед всемогуществом судьбы. Мне труд-
но привести другой пример столь же сильной в  детстве  потребности,  как
нужда в отцовской защите. Поэтому роль оокеаническогоп чувства второсте-
пенна, оно могло бы служить только восстановлению безграничного  нарцис-
сизма. Мы в состоянии четко проследить первоистоки религиозных воззрений
- вплоть до чувства  детской  беспомощности,  За  ним  может  скрываться
что-нибудь еще, но пока все это окутано густым туманом.
   Я допускаю, что в дальнейшем оокеаническоеп чувство оказалось связан-
ным с религией. Единство со всем сущим (его идейное содержание) выступа-
ет как первая попытка религиозного утешения, как еще один способ отрица-
ния той опасности, которая угрожает оЯп со стороны внешнего мира.  Приз-
наюсь, мне трудно оперировать этими едва  уловимыми  величинами;  Другой
мой друг, неутолимая жажда знаний которого  привела  к  самым  необычным
экспериментам и сделала его чуть ли  не  всеведущим,  уверял  меня,  что
практика йоги действительно  может  пробудить  такие  новые  ощущения  и
чувство всеобщности (отключением от внешнего мира, концентрацией  внима-
ния на телесных функ