льного индивида может 
напоминать историю психически больного человека. Иначе говоря, почти любому 
шизофренику с определенной биографией можно противопоставить нешизофреника с 
точно такой же биографией. Надо сказать, что в большинстве случаев консилиумы 
проходят на основе несформулированной явно, но весьма действенной предпосылки: 
«Пациент болен, наша задача доказать это и выяснить причину». Консилиумы станут 
гораздо интереснее, если переформулировать эту предпосылку: «Пациент не болен, 
наша задача доказать это и выяснить, почему».
Прокруст нередко «растягивает» или «сокращает» информацию, чтобы она 
соответствовала гипотезе или диагнозу. Иногда психотерапевт поступает наоборот: 
растягивает или сокращает гипотезу или диагноз, если они не соответствуют 
имеющимся фактам. Так в экспериментах по экстрасенсорному восприятию, например, 
игральные карты могут быть угаданы неправильно, тогда экспериментатор обычно 
ссылается на расположение карт ранее или потом. Затем выдвигается гипотеза, 
верная или неверная, но явно необоснованная, о чем-нибудь вроде «запаздывающего 
телепатирования» или «предвосхищающего видения». Таким же методом работает 
предсказатель, пообещавший, скажем, что одно из самых страшных землетрясений на 
Земле случится в 1989 году. Если землетрясения не произошло, он говорит, что, 
наверное, цифры явились ему в перевернутом виде, так что событий нужно ожидать 
в 1998 году, а может быть, это просто воплощенный в памяти след великого 
землетрясения 1699 года. Что за великое землетрясение 1699 года? Конечно, 
где-нибудь на Новой Гвинее. Поскольку землетрясения там случаются довольно-таки 
часто, то из случившихся можно выбрать одно крупнее других. «А может быть, это 
о землетрясении 1683 года в Италии?» Ясновидец ведь углубился в толщу времен на 
целых триста лет, ошибиться на десять-пятнадцать лет нетрудно в таких условиях. 
Стоит ли придираться из-за такой незначительной ошибки!
Если сценарный аналитик стремится подходить к делу с подлинно научной 
объективностью и искать истину, он должен избегать таких ситуаций, что, 
безусловно нелегко. Не сомневаюсь, например, что нечто подобное Прокрусту 
«гостило» в данной моей книге, хотя я всячески старался этого избежать. Излагая 
столь сложную теорию на ранней стадии ее разработки, трудно от этого избавиться 
полностью.
Как вести себя в этих условиях? Доктор Родни Пейн сравнил проблему обоснования 
выводов в сценарной теории с проблемой соотнесения карты и местности. Доктор 
Пейн — не только врач, но и авиатор. Он объясняет дело так: летчик 
сельскохозяйственной авиации смотрит на карту и видит телеграфный столб и 
силосную башню. Потом он глядит на землю и видит то же самое: телеграфный столб 
и силосную башню. «Ага, — говорит он. — Так вот мы где... Теперь все ясно». На 
самом деле ясность обманчива. Друг, сидящий рядом, перебивает: «Минутку! Внизу 
— телеграфный столб, силосная башня и нефтяная вышка. Есть они на карте?» «Не 
все, — отвечает пилот. — Столб есть, башня есть, вышки нет. Наверное, ее сняли».
 «Дай мне карту», говорит друг. Он развертывает ее целиком и изучает квадрат за 
квадратом. И вот он показывает пальцем то место на карте в двадцати милях в 
сторону от проложенного маршрута, где обозначены столб, башня и вышка. «Вот мы 
где», — говорит он. Пилот только разводит руками. Мораль: в подобных случаях 
смотри сначала на землю, потом на карту.
Психотерапевту следует вначале очень внимательно выслушать пациента, выяснить 
ход его сценария. В этом случае он скорее найдет реальное соответствие, а не 
подпадет под власть внезапной догадки. Затем он может использовать волшебную 
сказку для понимания пути пациента, а подтверждения своего предсказания будет 
искать в реальной жизни пациента.



Сетка категорий

Трансакционный анализ включает в себя столь богатый набор разнообразных, 
перетекающих друг в друга понятий, что можно двигаться в любом направлении, 
будучи уверенным, что без «улова» (интересного и полезного результата) не 
останешься. Но такой подход не удовлетворяет логическим требованиям к теории. 
Рассмотрим одно краткое изложение истории болезни, ставшей предметом обсуждения 
на семинаре по трансакционному анализу в Сан-Франциско. Женщина, обратившаяся к 
психотерапевту по поводу фригидности, предположила, что он должен вступить с 
ней в интимные отношения. Мать учила ее, как одеться, чтобы выглядеть 
привлекательной, а отец — побуждал привлекать внимание мужчин.

В ходе дискуссии доктор
К
., представлявший пациентку, старался показать, что сконструированная таким 
образом сценарная матрица не соответствует действительности. Согласно схеме 7, 
изображающей вторичную структуру Ребенка, Родитель в Ребенке (РРе) действует 
как встроенный «электрод», тогда как Взрослый в Ребенке (В Ре) — это 
интуитивный Профессор, эксперт, мастерски оценивающий окружающих. Но доктор
К
. считал, что в данном конкретном случае РРе действует как адаптированный 
Ребенок, а ВРе — как «электрод». Такой взгляд подтверждался данными из детского 
возраста пациентки. Многие коллеги его поддержали, прибегнув к логическим 
аргументам и свидетельствам, полученным в клинике. Они ссылались на игры, 
сценарии, указывали на адаптированного Ребенка пациентки. Могла ли стандартная 
матрица устоять перед таким напором? Стрелки, которые нарисовал доктор
К
., соединяли пациентку с ее отцом и матерью совсем не так, как это показано на 
схеме 7. Пора было, пожалуй, вовсе зачеркнуть эту схему. Но при более 
внимательном рассмотрении все аргументы оказались несостоятельными.


Прежде всего, когда доктор
К
. при содействии аудитории пытался определить, что он понимает под РРе, ВРе 
адаптированным Ребенком и «электродом», он давал каждое определение с новой 
позиции. То он аргументировал