ной, как минералогия, химия и т. п.,
значит не понимать основного утверждения Маркса, что

 
К методологии вопроса	27
«человек есть в самом буквальном смысле zoon politi-
соп*, не только животное, которому свойственно обще-
ние, но животное, которое только в обществе и может
обособляться» (1, с. 710). Считать психику отдельного
человека, то есть предмет экспериментальной и эмпири-
ческой психологии, столь же внесоциальной, как предмет
минералогии,— значит стоять на прямо противоположной
марксизму позиции. Не говоря уже о том, что и физика,
и химия, и минералогия, конечно же, могут быть марк-
систскими и антимарксистскими, если мы под наукой бу-
дем разуметь не голый перечень фактов и каталогов за-
висимостей, а более крупно систематизированную область
познания целой части мира.
Остается последний вопрос о генезисе идеологических
форм. Есть ли подлинно предмет социальной психологии
изучение зависимости их от социального хозяйства? Мне
думается, что ни в какой мере. Это общая задача каждой
частной науки, как ветви общей социологии. История
религии и права, история искусства и науки решают вся-
кий раз эту задачу для своей области.
Но не только из теоретических соображений выясняет-
ся неправильность прежней точки зрения; она обнару-
живается гораздо ярче из практического опыта самой же
социальной психологии. Вундт, устанавливая происхож-
дение продуктов социального творчества, вынужден в ко-
нечном счете обратиться к творчеству одного индивида
(162, с. 593). Он говорит, что творчество одного индивида
может быть признано со стороны другого адекватным вы-
ражением его собственных представлений и аффектов, а
потому множество различных лиц могут быть в одинако-
вой мере творцами одного и того же представления. Кри-
тикуя Вундта, Бехтерев совершенно правильно показы-
вает, что «в таком случае, очевидно, не может быть со-
циальной психологии, так как при этом для нее не откры-
вается никаких новых задач, кроме тех, которые входят
и в область психологии отдельных лиц» (18, с. 15). И в
самом деле, прежняя точка зрения, будто существует
принципиальное различие между процессами и продукта-
ми народного и личного творчества, кажется ныне едино-
душно оставленной всеми. Сейчас никто не решился бы
утверждать, что русская былина, записанная со слов

* Общественное животное (Аристотель. Политика, т. 1, гл. 1).
 
28	Л. С. Выготский. Психология искусства
архангельского рыбака, и пушкинская поэма, тщательно
выправленная им в черновиках, суть продукты различных
творческих процессов. Факты показывают как раз обрат-
ное: точное изучение устанавливает, что разница здесь
чисто количественная; с одной стороны, если сказитель
былины не передает ее совершенно в таком же виде, в
каком он получил ее от предшественника, а вносит в нее
некоторые изменения, сокращения, дополнения, переста-
новку слов и частей, то он уже является автором данного
варианта, пользующимся готовыми схемами и шаблона-
ми народной поэзии; совершенно ложно то представле-
ние, будто народная поэзия возникает безыскусственно и
создается всем народом, а не профессионалами — скази-
телями, петарями, бахарями и другими профессионалами
художественного творчества, имеющими традиционную и
богатую глубоко специализированную технику своего ре-
месла и пользующимися ею совершенно так же, как пи-
сатели позднейшей эпохи. С другой стороны, и писатель,
закрепляющий письменный продукт своего творчества,
отнюдь не является индивидуальным творцом своего про-
изведения. Пушкин отнюдь не единоличный автор своей
поэмы. Он, как и всякий писатель, не изобрел сам спо-
соба писать стихами, рифмовать, строить сюжет опре-
деленным образом и т. п., но, как и сказитель былины,
оказался только распорядителем огромного наследства
литературной традиции, в громадной степени зависимым
от развития языка, стихотворной техники, традиционных
сюжетов, тем, образов, приемов, композиции и т. п.
Если бы мы захотели расчесть, что в каждом литера-
турном произведении создано самим автором и что полу-
чено им в готовом виде от литературной традиции, мы
очень часто, почти всегда, нашли бы, что на долю лич-
ного авт