мы оба сидим на полу, я нюхаю ваши ноги, прижимаю их к своей щеке — вся 
обстановка сна заставляет меня думать, что он представлен с точки зрения 
маленького ребенка».
Мои комментарии затронули некую важную струну, ибо по дороге домой на нее 
нахлынули забытые воспоминания о том, как они с матерью часто массировали друг 
другу ноги во время долгих сокровенных разговоров. У нее были весьма проблемные 
отношения с матерью, и в течение многих месяцев терапии она стояла на том, что 
ее мать была безжалостно далека от нее, и у них практически не было моментов 
физической близости. Сон рассказал нам совершенно иное и знаменовал новый этап 
терапии, в котором она переформулировала прошлое и представила своих родителей 
в более мягких, более человечных тонах.
Другой сон, огласивший и начавший новую фазу терапии, был изложен пациентом, 
который не помнил большую часть своего детства и был любопытным образом 
нелюбопытен по отношению к своему прошлому.
«Мой отец был все еще жив. Я пришел в его дом и разглядывал старые конверты и 
записные книжки, которые не должен был открывать до его смерти. Но затем я 
заметил зеленое мерцание, появляющееся время от времени. Я мог видеть его прямо 
сквозь один из запечатанных конвертов. Это было словно мерцание от моего 
телефона».
Пробуждение любопытства пациента и звонок из его внутреннего «я» (мерцающий 
зеленый свет), который наставляет его обратить свой взгляд на отношения с отцом,
 в этом сне вполне очевидны.
Последний пример сна, открывающего новые перспективы для терапии:
«Я собиралась одеться на свадьбу, но нигде не могла найти платье. Мне дали 
груду деревянных фрагментов, чтобы построить свадебный алтарь, но я не 
представляла, как это сделать. Затем моя мать заплела мои волосы в косы. После 
чего мы сидели на диване, и ее голова была столь близка к моему лицу, что я 
могла чувствовать ее усы. Затем она исчезла, а я осталась одна».
У пациентки не было никаких сколько-нибудь значительных ассоциаций с этим сном: 
особенно со странным образом кос (с которыми она никогда не сталкивалась) — до 
следующего вечера, когда лежа в кровати и засыпая, она внезапно вспомнила, что 
у Марты, давно забытой, но лучшей подруги в первых трех классах, были косы! Она 
рассказала об эпизоде, произошедшем в третьем классе, когда учитель вознаградил 
ее за хорошую классную работу, дав ей возможность украсить класс к Хэллоуину и 
разрешив выбрать другого ученика, чтобы помочь ей. Думая, что было бы неплохо 
расширить свои знакомства, она выбрала другую девочку, а не Марту.
«Марта больше никогда не разговаривала со мной, — сказала она печально, — а 
ведь это была моя последняя лучшая подруга». Затем она перешла к истории своего 
жизненного одиночества и всех потенциальных близостей, которые она тем или иным 
образом саботировала. Другая ассоциация (к образу головы, близкой к ней) была 
связана с ее учительницей в четвертом классе, наклонившей свою голову очень 
близко к ней, словно собираясь прошептать что-то нежное, но вместо этого 
прошипела: «Зачем ты это сделала?» Усы во сне напомнили о моей бороде и ее 
страхе чрезмерной близости со мной. Повторение того же следующей ночью — это 
пример ассоциированных воспоминаний, также достаточно распространенного 
феномена.
Глава 82. Уделяйте внимание первому сну 
Со времен работы Фрейда, вышедшей в 1911 г. и посвященной первому сну в 
психоанализе, терапевты с особенным уважением относились к первому сну пациента 
в терапии. Этот начальный сон, по убеждению Фрейда, часто бесценное 
свидетельство, предлагающее исключительно показательный взгляд на ключевые 
проблемы, потому что ткач снов внутри бессознательного пациента все еще наивен 
и избавлен от охраны. (Исключительно по риторическим причинам Фрейд иногда 
говорил об отделе памяти, разрабатывающем сны, словно это был независимый 
гомункул.) В дальнейшем, когда способности терапевта к интерпретации снов 
становятся очевидными, наши сны делаются более сложными и сбивающими с толку.
Вспомните предвидение двух первых снов в главе 79. В первом женщина-прокурор 
преследовала своего отца за изнасилование. Во втором мужчина, собирающийся в 
долгое путешествие, запасался провизией в универмаге, в котором ему нужно было 
спуститься по темной лестнице. Вот некоторые другие.
Пациентка, муж которой умирал от опухоли мозга, увидела этот сон перед первым 
терапевтическим сеансом:
«Я все еще хирург, но также и аспирантка, изучающая английской язык. В мою 
подготовку к курсу включены два разных текста, один древний и один современный, 
но с одинаковыми названиями. Я не готова к семинару, потому что не прочитала ни 
одного из них. И, что особенно важно, я не прочитала древний, первый текст, 
который подготовил бы меня ко второму».
Когда я спросил ее, знала ли она название текстов, она сказала: «Да, конечно, я 
помню их очень отчетливо. Каждая книга, и древняя, и новая, была озаглавлена 
«Гибель невинности».
Чрезвычайно предвидящий сон дал общее представление о нашей будущей работе. 
Древний и современный тексты? Она была уверена, что знала, что они собой 
представляют. Древний текст — это смерть ее брата в дорожном происшествии 
двадцатью годами ранее. Надвигающаяся смерть ее мужа представлялась современным 
текстом. Сон рассказал нам, что она не сможет справиться со смертью мужа, пока 
не смирится с потерей брата, потерей, которая повлияла на всю ее жизнь, которая 
взорвала все невинные мифы юности о божественном провидении, безопасности дома, 
присутствии справедливости во вселенной, чувстве порядка, диктующего, что 
старое уступает место молодому.
Первые сны часто выражают ожидания пациента или страхи перед предстоящей