стало очевидным, что в 1882-м, всего лишь 120 лет назад, не было подобного 
сзодества. Если бы Ницше обратился к врачу, ему бы сказали, что любовные 
томления не являются медицинской проблемой, и посоветовали отправиться на 
лечение в Мариенбад или один из других источников минеральных вод в Европе. Или 
он мог бы обратиться к симпатизирующему священнику за религиозной консультацией.
 Практикующие светские терапевты. Ни одного! Хотя у Либольта и Бернхейма и была 
своя школа гипнотерапии в Нанси, Франция, они не предлагали психотерапию саму 
по себе, но только гипнотическое избавление от симптома. Еще только предстояло 
изобрести сферу светской психотерапии; она ждала прихода Фрейда, который в 1882 
году был обычным аспирантом-клиницистом и еще не вступил в область психиатрии.
Фрейд не только сам изобрел психотерапию, но и сделал это одним наскоком. В 
1895 году (в «Исследованиях истерии», сочиненных в соавторстве с Джозефом 
Брейером) он написал поразительно предвидящую статью о психотерапии, которая 
служит прототипом для многих изменений, произошедших за последующие сто лет. В 
ней Фрейд закладывает основы нашей области: ценность инсайта и глубокого 
самоанализа, и самовыражения; существование сопротивления, переноса, 
вытесняемых из сознания травм; использование снов и фантазий, ролевых игр, 
свободных ассоциаций; необходимость обращаться к характерным проблемам, равно 
как и к симптомам; и абсолютная необходимость доверительных терапевтических 
отношений.
Я считаю эти вопросы столь действенными для образования терапевта, что в 
течение десятилетий в Стэнфордском университете я читал курс по осмыслению роли 
Фрейда, в котором я особенно фокусировался на двух моментах: прочтении текстов 
Фрейда (а не вторичных источников) и оценке того исторического контекста, в 
котором создавались эти работы.
Довольно часто популяризаторы бывают весьма полезными для студентов, читающих 
работы мыслителей, которые не могли писать ясно (или предпочитают намеренное 
затемнение смысла) — например, такие философы, как Гегель, Фихте или даже Кант, 
или в области психотерапии — Салливан, Фенихель или Фэйрбэйрн. Но с Фрейдом все 
иначе. Хотя он и не получил Нобелевскую премию за вклад в науку, он был 
награжден премией Гете за свои литературные достижения. Во всех текстах Фрейда 
его проза искрится даже сквозь покров перевода. И действительно многие 
клинические истории напоминают истории мастерского рассказчика.
В своем курсе я особенно концентрируюсь на первых текстах: «Исследованиях 
истерии», избранных эпизодах «Интерпретации снов» и «Трех эссе о теории 
сексуальности» — ив общих чертах рассказываю об историческом контексте их 
создания — иными словами, о психологическом Zeitgeist[9] конца XIX века — что 
позволяет студенту осознать, насколько революционными были его инсайты.

Еще одно соображение: мы не должны недооценивать достижения Фрейда на основе 
принципов, разработанных различными фрейдистскими психоаналитическими 
институтами. У Фрейда было много последователей, жадных до некоей ритуальной 
ортодоксальности, и многие психоаналитические институты заняли консервативную и 
статичную позицию по отношению к его работе, весьма не согласующуюся с его 
собственным вечно изменяющимся созидательным и новаторским характером.
В своем собственном профессиональном развитии я был чрезвычайно двойственно 
настроен по отношению к традиционным учебным психоаналитическим институтам. Мне 
казалось, что консервативная психоаналитическая позиция моих дней переоценивала 
важность инсайта, особенно в том, что касалось психосексуальных эволюционных 
проблем, и, более того, не отдавала отчета в важности человеческой встречи в 
рамках терапевтического процесса. (Теодор Рик писал: «Сам дьявол не смог бы 
напугать многих психоаналитиков больше, чем использование слова «я».) 
Вследствие этого я принял решение не поступать в психоаналитический институт и, 
оглядываясь на мою карьеру, считаю это одним из самых лучших решений в моей 
жизни. Столкнувшись с сильнейшим чувством профессиональной изоляции и 
неуверенности, я, тем не менее, получил свободу преследовать свои собственные 
интересы и размышлять безо всяких ограничительных предрассудков. Сегодня мое 
восприятие психоаналитической традиции значительным образом изменилось. 
Несмотря на то, что мне по-прежнему не нравятся многие внешние атрибуты и 
идеологические позиции психоаналитических институтов, все же эти институты 
часто выступают единственным оптимальным вариантом, единственным местом, где 
лучшие и ярчайшие умы нашей области обсуждают технические психодинамические 
вопросы. Кроме того, на мой взгляд, недавно произошло благотворное развитие в 
психоаналитической мысли и практике: я имею в виду появление быстрорастущего 
интереса к психоанализу и литературе по интерсубъективности и психологии двух 
лиц, которое отражает новое осознание драматической роли фундаментального 
столкновения с другими людьми в процессе изменения. В значительной степени 
прогрессивные психоаналитики борются за большую искренность и раскрытие в своих 
отношениях с пациентами.
Так как «управляемая забота» стимулирует более краткое обучение (и потому 
снижение затрат посредством снижения вознаграждения за труд терапевта), 
терапевтам более чем обычно необходимо дополнительное клиническое обучение для 
выпускников. Психоаналитические институты (которые можно широко определить как 
фрейдистские, юнгианские, межличностные, экзистенциональные) предлагают, 
безусловно, более содержательное и всестороннее динамическое обучение 
психотерапии для специалистов. Кроме того, культура института противостоит 
изоляции, неотъемлемой части терапевтической практики, предлагая сообщество 
равных умов, группу коллег, которые сталкиваются с похожими интеллектуальными и 
профессиональными трудностями.
Наверное, я чересчур паникую, но мне кажется, что в дни безжалостной атаки на