по поводу моего вмешательства, его желания, чтобы я принял решение за него, и 
необходимость, чтобы за ним наблюдали и поддерживали.
В другом примере фигурирует Джей, жаждущий разорвать отношения с Мэг, женщиной, 
с которой он был очень близок в течение нескольких лет. Она была близкой 
подругой его жены и помогала ухаживать за ней в течение ее терминальной болезни,
 а затем поддерживала его во время страшного трехлетнего отчаяния из-за тяжелой 
утраты. Он держался Мэг и жил с ней в этот период, но как только он переборол 
свое горе, то осознал, что они были абсолютно несовместимы, и после еще одного 
болезненного года нерешительности он попросил ее съехать.
Не желая, чтобы она стала его женой, он все же был безмерно благодарен ей и 
предложил бесплатную квартиру в принадлежавшем ему здании. Впоследствии у него 
был ряд непродолжительных отношений с женщинами. Всякий раз, когда один из этих 
романов заканчивался, он так мучился из-за изоляции, что снова возвращался к 
Мэг, пока ему не подворачивался кто-либо более подходящий. Одновременно он 
продолжал делать Мэг тонкие намеки, что, наверное, в конце концов, они снова 
могут стать парой. Мэг реагировала на это, отложив свою жизнь и пребывая в 
состоянии постоянной готовности для него.
Я предположил, что его нечестные действия по отношению к Мэг повинны не только 
в том, что она застряла в жизни, но также и в его собственном подавленном 
настроении и чувстве вины. Он, однако, отрицал, что действовал нечестно, и в 
качестве доказательства приводил свою щедрость в отношении Мэг, когда он 
предложил ей освобожденную от арендной платы квартиру. Я указал на то, что, 
если бы он действительно хотел проявить щедрость по отношению к ней, почему бы 
не сделать это так, чтобы не привязывать ее к нему — например, компенсировать 
это полностью наличными или выписать дарственную на квартиру. Несколько 
последующих конфронтационнных сеансов привели к тому, что он признался самому 
себе и мне, что эгоистично препятствовал ее уходу — он хотел держать ее 
поблизости, как поддержку, в качестве средства от одиночества.
В каждом из этих примеров совет, который я предлагал, сам по себе не 
подразумевал последнего решающего шага, но был лишь средством, побуждающим к 
исследованию: правил семейных систем, значения и выгоды промедления и зависимых 
желаний, природы и последствий нечестности.
Очень часто именно сам способ предложения совета, помогает больше, нежели 
конкретное содержание самого совета. Например, один врач консультировался со 
мной из-за болезненного промедления. У него были серьезные проблемы с его 
больницей из-за того, что он не мог заполнять медицинские карты, что привело к 
тому, что горы из нескольких сотен карточек пылились в его кабинете.
Я использовал все, чтобы мобилизовать его. Я посещал его кабинет, чтобы оценить 
размеры задания. Я просил его приносить карты и диктофон в мой кабинет, так что 
я мог делать предложения по поводу его техники диктовки. Мы смоделировали 
еженедельную схему диктовки, и я звонил ему, дабы выяснить, придерживается ли 
он ее.
Ни один из этих особых приемов ни принес никаких результатов, но, тем не менее, 
его тронул сам процесс — иными словами, то, что моя забота о нем была столь 
велика, что вышла за пределы моего кабинета. Последующее улучшение наших 
взаимоотношений, в конце концов, способствовало хорошей терапевтической работе, 
которая закончилась тем, что он открыл собственные методы, чтобы справиться со 
своими задолженностями.
Глава 51. Облегчение решений — другие приемы 
Как и у любого терапевта, у меня есть любимые мобилизующие приемы, выработанные 
за годы практики. Иногда я нахожу полезным подчеркнуть нелепость сопротивления, 
основанного на прошедших и уже необратимых событиях. Однажды я встречался с 
сопротивляющимся пациентом, застрявшим в жизни. Он упорно обвинял свою мать в 
событиях, которые произошли за десятилетия до этого. Я помог ему постигнуть всю 
нелепость его позиции, попросив его повторить несколько раз такое заявление: 
«Мама, я не собираюсь меняться до тех пор, пока ты не будешь обращаться со мной 
иначе, чем тогда, когда мне было восемь лет». Время от времени я использовал 
этот прием весьма эффективно (с вариациями в формулировках, само собой, дабы 
соотноситься с исключительной ситуацией пациента). Иногда я просто напоминаю 
пациентам, что рано или поздно они должны будут избавиться от жажды обладать 
лучшим прошлым.
Другие пациенты говорят, что не могут действовать потому, что не знают, чего 
именно они хотят. В таких случаях я пытаюсь помочь им выявить и 
проанализировать свои желания. Это может быть утомительным, и, в конце концов, 
многие терапевты просто устанут и захотят крикнуть: «Неужели вы никогда ничего 
не хотели?» Карен Хорни порой говорила, наверное, испытывая сильное 
раздражение: «Вам когда-нибудь приходила мысль спросить себя, что вы хотите?» 
Некоторые пациенты не чувствуют, что у них есть право желать чего-либо. Другие 
пытаются избежать боли утраты, избавившись от желаний. («Если я никогда не буду 
желать, я никогда больше не буду разочарован».) Третьи скрывают свои желания в 
надежде, что взрослые вокруг них смогут сами догадаться, чего им хочется.
Изредка индивиды способны осознать, что желание у них появляется только тогда, 
когда они лишаются чего-либо. Иногда я нахожу очень полезным для тех, кто 
запутался в своих чувствах по отношению к другому, представить (или изобразить 
в ролевой игре) телефонный разговор, в котором этот другой разрывает отношения 
с ним. Что они чувствуют в этот момент? Печаль? Обиду? Облегчение? Эйфорию? 
Можем ли мы в таком случае позволить этим чувствам поведать об их упреждающем 
поведении и решениях?
Порой я оживляю пациентов, которые колеблются в принятии решения, цитируя 
строчку из «Падения» Камю, всегда глубоко действующую на меня: «Поверьте мне,