Эпикриз
      357
      довать. Мы узнаем, что он уже обыкновенно навязывался матери с просьбой 
сопровождать ее в клозет, и что он то же предлагал заместительнице матери — 
свое приятельнице Берте, пока это не стало известным и не было запрещено. 
Удовольствие, испытываемое при наблюдении за известными операциями у любимого 
лица, соответствует также "сплетению влечения", пример которого мы уже заметили 
у Ганса. Наконец, и отец идет на эту фекальную символику и признает аналогию 
между тяжело нагружен-нь1м возом и обремененным каловыми массами животом, между 
тем, как выезжает из ворот воз, и тем, как выделяется кал из живота, и т.п. Но 
позиция Ганса в анализе сравнительно с прежними стадиями существенно изменилась.
 В то время как раньше отец мог всегда сказать ему наперед, что будет потом, и 
Ганс, следуя указаниям, плелся за ним, теперь наоборот, Ганс уверенно спешит 
вперед, и отец должен прилагать усилия, чтобы поспевать за ним. Ганс, как бы 
самостоятельно, приводит новую фантазию: слесарь или водопроводчик отвинтил 
ванну, в которой находится Ганс, и своим большим буравом толкнул его в живот. С 
этого момента уже наше понимание с трудом поспевает за материалом. Только позже 
нам удается догадаться, что это есть искаженная страхом переработка фантазии 
оплодотворения. Большая ванна, в которой Ганс сидит в воде, это — живот матери; 
"бурав", который уже отцу напомнил большой penis, упоминается как способ 
оплодотворения. Конечно, это звучит довольно курьезно, если мы истолкуем 
фантазию так: "Твоим большим penis'ом ты меня "пробуравил" (привел к появлению 
на свет) и всадил меня в чрево матери". Но пока фантазия остается 
неистолкованною и служит Гансу только связью для продолжения его сообщений. 
Перед купаньем в большой ванне Ганс обнаруживает страх, который тоже 
оказывается сложным. Однако часть его пока ускользает от нас, другая вскоре 
выясняется отношением его к купанию маленькой сестры. Ганс соглашается с тем, 
что у него есть желание, чтобы мать во время купания сестренки уронила ее, и 
чтобы та умерла; его собственный страх при купании был страхом перед возмездием 
за это злое желание, перед наказанием, которое будет состоять в том, что так и 
с ним поступят. Тут он оставляет тему экскрементов и непосредственно переходит 
к теме о сестренке. Но мы может подозревать, что озна-
       358
      ,3. Фрейд
      чает этот переход. Ничего другого, как то, что маленькая Анна сама 
"Lumpf", что все дети "Lumpfbi" и рождаются наподобие дефекации. Теперь мы 
понимаем, что все виды возов только возы для аистиных ящиков и представляют для 
него интерес только как символическое замещение беременности, и что падение 
ломовой или тяжело нагруженной лошади может означать только разрешение от 
беременности. Таким образом, падающая лошадь означала не только умирающего отца,
 но и рожающую мать. И тут Ганс подносит сюрприз, к которому мы на самом деле 
не были подготовлены. Уже когда ему было 3 1/2 года, он обратил внимание на 
беременность матери, закончившуюся рождением сестренки, и он конструировал для 
себя — во всяком случае после родов — истинное положение вещей, никому не 
открьтая этого и, быть может, не будучи в состоянии сделать это. Тогда можно 
было только наблюдать, что непосредственно после родов он скептически относился 
ко всем признакам, которые должны были указывать на присутствие аиста. Но то, 
что он в бессознательной части своей психики и противоположно своим официальным 
заявлениям знал, откуда пришло дитя, и где оно раньше находилось, 
подтверждается этим анализом вне всякого сомнения; быть может, это даже самая 
неопровержимая часть анализа. Доказательством этому служит упорно держащаяся и 
украшенная столькими деталями фантазия о том, что Анна уже летом, до ее 
рождения, находилась с ними в Гмунде-не, что она туда переезжала и что она 
тогда была способна к большему, чем через год после ее рождения. Дерзость, с 
которой Ганс преподносит эту фантазию, бесчисленные лживые вымыслы, которые он 
в нее вплетает, не совсем лишены права: все это должно служить местью отцу, на 
которого он сердится за то, что тот вводил его в заблуждение сказкой об аисте. 
Как будто он хотел сказать: если ты мог считать меня столь глупым, чтобы я 
поверил в аиста, который принес Анну, тогда я могу и от тебя требовать, чтобы 
ты мои выдумки принял за истину. В довольно прозрачном соотношении с этим актом 
мести маленького исследователя находится фантазия о том, как он Дразнит и бьет 
лошадей. И эта фантазия тоже связана с двух сторон; с одной — она опирается на 
дерзости, которые он только что наносил отцу, а с другой стороны она вновь 
обнаруживает неясные садистские желания по отношению к матери, которые вначале, 
когда мы еще их не понимали, проявлялись
      Эпикриз
      359
      в фантазиях о преступных поступках. Он и сознательно признает весьма 
приятным бить маму. Теперь нам уже нечего ожидать многих загадок. Неясная 
фантазия об опоздании поезда кажется предшественницей последующего помещения 
отца у бабушки в Лайн-це, так как в этой фантазии дело идет о путешествии в 
Лайнц, и бабушка участвует в ней. Другая фантазия, в которой мальчик дает 
кондуктору 50 000 флор., чтобы тот позволил ему ехать на дрезине, звучит просто 
как план откупить мать у отца, сила которого отчасти в его богатстве. Затем он 
признается в желании устранить отца и соглашается с обоснованием этого желания 
(потому что отец мешает его интимности с матерью) с такой откровенностью, до 
какой он до сих пор еще не доходил. Мы не должны удивляться, что одни и те же 
побуждения во время анализа выплывают по нескольку раз; дело в том, что 
монотонность происходит только от приемов толкования; для Ганса это не простые 
пов горения, а прогрессирующее развитие от скромного намека до сознательной