но из них же и вырастающие прочные стабильные взаимоотношения. Хотя в
НППМР ялпппкнм
ЕрВЫИ ;
, следы
его могут при определенных обстоятельствах проявиться в дальнейшей жизни. 
Тяжелая физическая болезнь может быть одним из таких обстоятельств. Оказавшись 
«беспомощным, как дитя», больной сосредоточивается на потребностях своего 
страдающего тела точно так же, как и младенец; его отношение к сиделкам, врачам,
 ухаживающим за ним родственникам может стать очень похожим на младенческую 
зависимость от матери, кода настоятельные требования сменяются периодами 
безразличия, как только достигается относительный телесный комфорт. Кроме того, 
встречаются люди, сохраняющие «инфантильность» во взаимоотношениях в течение 
всей своей жизни. Не достигая постоянства в любви, они часто меняют партнеров в 
зависимости от «требований момента». Будучи зависимыми от каждого партнера и от 
получаемого от партнера удовлетворения, они тем не менее концентрируются на 
своих собственных желаниях, практически не уделяя партнеру внимания. Они 
эмоционально глухи, подобно младенцу, не выражая никакой ответной любви. В то 
время как эта примитивная форма детской зависимости ведет к асоциальному 
развитию, второй этап стабильной любовной привязанности к матери представляет 
замечательный фундамент для социальной адаптации.
   Наблюдая за развитием привязанности ребенка к матери, мы встречаемся со 
следующим интересным явлением, которое позволит нам уточнить предыдущее 
утверждение. Обсуждая телесные потребности, мы заключили, что младенец не может 
самостоятельно удовлетворить их. Теперь мы отметим, что из этого правила есть 
исключения. Действительно, младенцу приходится полагаться на мать в вопросах 
чистоты, пищи, регуляции температуры и положения тела, но при этом немаловажно, 
что он может доставлять себе определенное удовольствие самостоятельно, заменяя 
отсутствующую мать какой-либо частью своего тела. Он может сосать свой большой 
палец, если рядом
   
248 Роздел V. Детская психопатология
Обманчивость явной симптоматологии1
Аналитики всегда гордились тем, что занимаются терапией, направленной на 
конфликты и стрессы, лежащие в основе симптомов пациента и скрытые в его 
личности. Этот подход неизбежно вводит их в противоречие со стремлением 
взрослых невротиков, подвергающихся анализу, лишь облегчить страдания, 
вызываемые болезненной тревожностью и уродливыми навязчивыми идеями, и 
считающих только эти цели заслуживающими исследования. То же и с родителями 
маленьких пациентов, которые заинтересованы лишь в ликвидации беспокоящих их 
проблем поведения ребенка и полностью игнорирующих патологические изменения в 
развитии, пока они не проявляются в тревожащих их событиях.
Действительно, ни взрослые невротики, ни родители не обладают знаниями 
аналитиков об обманчивой природе явных симптомов. Они не имеют представления ни 
о быстром перемещении тревожности с одних объектов на другие, не менее значимые,
 ни о легкости замены одного навязчивого стремления другим. Поэтому они не 
могут понять, что симптомы — не более чем символы, показывающие, что в нижних 
слоях психики имеет место определенный беспорядок. Многие симптомы, кажущиеся 
без лечения неприступными и значительными, удивительно легко поддаются 
различным видам терапии. Но если принимаемые меры не достигают основ, место 
этих симптомов может быть почти мгновенно занято другим патологическим 
образованием, хотя и явно отличающимся от исходного, но выражающим то же 
скрытое содержание и, возможно, столь же ухудшающим жизнь человека.
С другой стороны, в аналитическом подходе симптомы не принимаются в расчет лишь 
в рамках терапевтической техники; что касается диагностической классификации, 
то здесь симптомы с точки зрения аналитиков сохраняют все свое значение. 
Определяется ли пациент как истерический или же фобический
Текст дан по изданию: Фрейд А. Теория и практика детского психоанализа. Т. II. 
М., 1999. С. 201-225.

Обманчивость явной симптоматологии 249
субъект, страдающий неврозом навязчивости или находящийся в параноидальном 
состоянии, — это решается всецело на основании проявленной симптоматики, то 
есть явных признаков телесных изменений, приступов тревожности, механизмов 
избегания, компульсивных действий, проекций и т. д.
Здесь налицо несоответствие между терапевтическим мышлением аналитика, которое 
метапсихологично, то есть ориентировано на динамические, энергетические, 
генетические и структурные аспекты психического функционирования, и его 
диагностическим мышлением, опирающимся на описательные понятия и категории1. 
Разница между этими подходами столь фундаментальна, что многие аналитики 
потеряли всякий интерес к диагностике как несущественной и незначимой для их 
работы дисциплине: Другие же стали рассматривать все аномалии своих пациентов 
как проявления сложного, причудливого, вариатив-ного человеческого поведения2.
Но прежде чем принять такие нигилистские взгляды, представляется заслуживающей 
внимания попытка преодолеть расхождения этих двух подходов, используя для их 
связи сами симптомы во всем их разнообразии. В конце концов, почему 
классификация симптоматологии должна ограничиваться лишь перечислением и 
описанием, почему расследование динамических конфликтов и генетического 
прошлого должно быть исключено из нее и зарезервировано для рассмотрения в 
аналитической процедуре? Конечно, при таком подходе к классификации неизбежно 
придется пожертвовать аккуратностью и последовательностью, присущими любой