роисходит. Я чувствую, что центр равновесия 
сильно сместился в сторону, противоположную от естественных сил жизни: 
понимания, удовольствия, тела, природы и бессознательного. Мы связываем себя со 
все возрастающим количеством информации, не предпринимая никаких мер 
предосторожности, которые бы защитили наше понимание. Проведение исследований, 
которое заключается в простом сборе информации вместе со статистическим 
искажением, стало главной целью программ нашего высшего образования. К счастью, 
большинство из написанных докторских диссертаций по философии никто не прочтет. 
Однако коварное последствие от такого пристального внимания сбору данных 
проявляется в прогрессирующей утрате веры в естественную возможность человека 
понять себя, своего ближнего и свой мир. Мы не нуждаемся в том, чтобы 
статистика говорила нам, как все плохо. Мы можем почувствовать наши страдания, 
мы можем почувствовать загрязненность воздуха, мы можем увидеть грязь и 
разобщенность, которые приносят большие города. Мы можем и должны полагаться на 
свои ощущения, если хотим разобраться в путанице нашего существования.
Однако мы все больше связываем себя с властью. Исследования четко показывают, 
что потребности во власти нашей технологической цивилизации в следующем 
десятилетии удвоятся. Люди получат власть передвигаться быстрее и дальше, 
смогут делать то, что раньше не могли. Темп жизни ускорится, несмотря на то что 
он уже и так взвинчен до предела. Мы можем также ожидать, что возможности и 
способности к удовольствию будут постепенно уменьшаться. Мы все больше 
ориентируемся на свое эго и сами же страдаем от растворения своей личности в 
механизированной культуре. Механизация диссоциирует эго с телом, снижая 
осознание тела и ослабляя чувство личности, основанное на этом осознании.
С исчезновением простой жизни исчезают также и естественные функции, являющиеся 
частью этого образа жизни. Домашняя выпечка и домашняя еда заменяются едой, 
приготовленной в общественных местах питания. Войдя в дом, уже не почувствуешь 
того особого душистого аромата пекущегося хлеба или готовящейся еды. Заготовка 
дров, вязание и шитье одежды, кормление цыплят и свиней — все эти занятия 
уходят в прошлое, и мало кто из наших детей когда-либо смогут увидеть это. Но 
самая важная потеря — это потеря функции материнства, которая заключается в 
передаче веры и чувств через кормление грудью, качание на руках и в колыбели. 
Колыбель стала антиквариатом, а грудь трансформировалась в сексуальный символ.
Природная функция материнства заменяется матерью-менеджером. Под давлением 
советов педиатра, многочисленных рецептов и правил она перестала выполнять роль 
почвы, в которую ее ребенок пускает свои первые корни (под этим подразумеваются 
движения головой младенца, пытающегося дотянуться до ее груди). Вместо этого 
она стала выполнять роль организатора и администратора. В каком-то смысле она 
находится здесь для своего ребенка, но не в своей основной сущности как женщина.
 Вся ее деятельность — приготовить бутылочку, накормить ребенка, переменить 
пеленки или помыть его — может так же легко выполняться мужчиной. Поэтому 
неудивительно, что она возмущается, когда ее обременяют работами, не 
соответствующими ее природе. И даже если она окажется самым эффективным 
менеджером, она все равно не получит от своих детей признательности и любви, 
которые мать хочет и должна получать.
Управление домом низводит детей до уровня объектов. У всех моих депрессивных 
пациентов присутствует чувство, иногда глубоко запрятанное, что они были 
объектами, о которых заботились и воспитывали таким образом, чтобы они служили 
гордостью для своих родителей или, по крайней мере, не создавали для них 
проблем. Очень рано в своей жизни они узнали, что предназначены для 
удовлетворения эмоциональных потребностей своих родителей и что их собственные 
желания должны быть подчинены этим потребностям. И это стало моделью их жизни, 
приводящей к пассивности поведения и к необходимости угождать. Никто из моих 
депрессивных пациентов не чувствовал, что у него есть право требовать, 
отстаивать свои желания, а также тянуться и брать удовольствие, которое он 
хочет. Как только эти шаблоны структурировались в теле, реальная физическая 
способность тянуться стала ограниченной. Мы представляем собой людей, 
отчужденных друг от друга, вырванных с корнями. Гниение наших корней начинается 
на ранних этапах жизни. При рождении младенца разъединяют со своей матерью и 
помещают в отдельную палату. Дома его кормят по расписанию, берут на руки от 
случая к случаю и отзываются ему тогда, когда это удобно родителям. С ним 
обращаются так, как с домашним растением. Как бы сильно он ни цвел, его корни 
все равно не проникнут в почву жизни.
Многие молодые люди осознают эту ситуацию, которую я описал выше. Они стали 
понимать, что большой объем власти и материальных товаров, высокий уровень 
урбанизации и механизации жизни угрожают самому смыслу нашего существования. И 
они стали спонтанно двигаться в направлении совместных и более простых форм 
жизни — возобновление интереса к ремеслу, домашней выпечке хлеба, к кормлению 
грудью и к природе. Если рассматривать стремление восстановить нашу связь с 
природой и с естественным порядком вещей в более широком смысле, то это 
движение не ограничивается молодыми людьми, хотя они и занимают в нем важное 
место. Однако нам не удастся “вернуться к природе” в том смысле, который 
вкладывал в эту фразу Руссо. Мы не можем вернуться обратно. Мы должны двигаться 
вперед к более глубокому пониманию человеческой сущности и к новой вере, 
основанной на понимании божественной силы внутри живого тела.


Эпидемия депрессии

В своей недавней статье Джон Шваб заметил, что “эпидемиологические данные 
указывают на то, что в следующем десятилетии депрессия, по всей вероятности, 
примет характер эпидемии, так как наше население противодействует преобладающим 
социальным силам, а социальный климат пытается по возможности превратить эти 
п