ойкость веры заключается не в ее 
содержании, а в сущности самой веры. Это становится ясным, если мы изучим 
несколько простых примеров.
Широко распространенная игра, в которую играют отцы со своими маленькими детьми,
 затрагивает вопрос веры или доверия. Отец ставит своего ребенка на какое-то 
высокое место и просит его прыгнуть к нему на вытянутые руки. Он прыгает, и 
когда отец его поймал, визжит от удовольствия и просит повторить сначала. Если 
в нее играть достаточно долго, она уже не будет представлять такого большого 
удовольствия для ребенка, который в конце поймет, что отец всегда будет рядом и 
поймает его. В самом начале, однако, нет никакой твердой уверенности в этом, и 
ребенок прыгает, лишь полагаясь на свою веру. В этом процессе присутствует 
очевидный момент паники, когда он оставляет свое безопасное положение и ощущает 
себя в падении. Страх падения является одной из самых сильных эмоций. Но паника 
быстро проходит, потому что вскоре ребенок оказывается в безопасности, в руках 
своего родителя. Освобождение от паники переживается как чувство радости. Оно 
также служит подтверждением тому, что доверие оправданно, и это в свою очередь 
усиливает чувство веры. Представьте себе, какими катастрофическими будут 
последствия для ребенка, если отец специально позволит ему упасть и пораниться!
В похожую игру играют на групповой терапии, где она имеет совершенно четкую 
цель — научить одного человека доверять другим. Каждого участника просят, по 
очереди, закрыть глаза и упасть назад с уверенностью, что человек, стоящий 
позади, поймает его во время падения. Конечно же, именно так и происходит, и 
многие вновь обретают уверенность от этого переживания. Однако я сомневаюсь, 
что это упражнение представляет какую-то реальную ценность для укрепления или 
обретения веры. Участники знают, что их поймают, поскольку по правилам игры 
никто не должен упасть. В этом упражнении знание упреждает само событие и, 
таким образом, лишает упражнение большей части его ценности как испытания на 
веру. Человек учится доверять не искренности другого человека, а правилам игры. 
Соблюдение правил — довольно надежный способ избежать травмы, но этот способ, 
однако, не ведет к удовольствию или к вере в жизнь.
Для описания отношений в этих играх между одним человеком и другим психиатрам 
было бы легче использовать слово “доверие” вместо “вера”. Хотя эти два слова 
часто используются как взаимозаменяемые синонимы, слово “вера” имеет еще и 
религиозный подтекст, который несовместим с концепцией доверия. Для обычного 
психиатра религиозное значение слова “вера”, кажется, вводит некий мистический 
фактор, который не поддается ни изучению, ни контролю с помощью объективных 
средств, ни объяснению при помощи рациональных, научных принципов. Нежелание 
психиатров пользоваться этим термином, таким образом, становится понятным. Но 
это нежелание, которое так явно прослеживается у Фрейда и других 
психоаналитиков, не должно останавливать нас в изучении роли, которую играет 
вера в человеческой жизни.
Если мы пытаемся понять состояние человека с точки зрения объективных, научных 
концепций, мы упускаем из виду целую область человеческих переживаний, которые, 
в силу своей субъективной значимости, оказывают глубинное влияние на поведение 
человека. Отношение одного человека к другому, к его окружающей среде и, 
наконец, к целой Вселенной принадлежит именно этой области. Религия развилась 
из потребностей человека понять эти отношения, и мы не можем себе позволить 
игнорировать их, только потому что они несут в себе религиозную коннотацию. Нам 
не нужно бояться этой религиозной коннотации, если мы не связываем себя 
обязательствами принимать догмы специфического религиозного учения. Пытаясь 
понять отношение человека к самому себе и окружающему его миру, мы не можем 
отвергать концепцию веры.
Вера относится к другой области переживаний, отличающейся от знания. Она 
гораздо глубже, чем знание, поскольку часто предшествует ему в качестве базиса 
для последующих действий, и она (вера) будет продолжать влиять на поведение 
человека, даже когда ее содержание отрицается объективным знанием. Хорошим 
примером этому служит молитва. Многие люди молились за скорейшее окончание 
войны во Вьетнаме, или за возвращение любимого здоровым и невредимым, или за 
чье-то выздоровление. Сейчас большинство из молившихся сказали бы, что молитва 
не поможет осуществить их желания. Однако знание этого факта не остановило их, 
когда они молились, ибо эта молитва была выражением их веры. Они чувствовали, 
что ее выражение оказывало положительный эффект и что через молитву они 
получали силу и энергию продолжать жить дальше. Чтобы молиться, необязательно 
верить во всемогущее божество. Сила молитвы заключена в вере человека, 
произносящего ее. Говорят, что вера может творить чудеса. Мы увидим, что 
существуют веские причины для такого утверждения.
Молитва — не единственный способ выражения веры. Проявление любви также 
является выражением веры, может быть, самой глубокой и искренней, на которую 
способен человек. Проявляя любовь, он раскрывает свое сердце для другого 
человека и для всего мира. Такой поступок, наполняя человека невыразимой 
радостью, также делает его уязвимым для самой сильной боли. Поэтому проявлять 
любовь можно, лишь только имея веру во всеобщую гуманность людей и общую 
сущность всех живых существ. Человек без веры не может любить, а у человека без 
любви нет веры.
На самом деле, когда мы изучаем условия жизни, можно заметить, что вера 
присутствует почти во всех наших ежедневных поступках. Взять хотя бы фермера, 
который обрабатывает свою землю и засевает ее семенами. У него нет твердой 
уверенности, что вырастет урожай. Часто случается так, что погибает весь посев. 
Фермер действует, полагаясь в равной степени как на свое знание, так и на свою 
веру. Такой подход был особенно свойствен первобытному человеку, чья власть и 
контроль над сельским хозяйством были чрезвычайно ограничены. Можно сказать, 
что его вера основывалась на опыте, его личном опыте, а также на накоплен