и постоянного отторжения. Временами его отец уделял некоторые 
знаки внимания своему сыну. Он делился с ним своими навыками и интересами, 
например, он показывал ему, как пользоваться некоторыми инструментами. Но 
стоило Джеймсу сплоховать в чем-то — и его тотчас же отстраняли от дела как 
неумелого работника. Он вырос с чувством одиночества, неадекватности и с 
отсутствием радостных переживаний.
Джеймс верил, что физический подход к решению его проблемы поможет ему. До 
этого он пробовал другие формы терапии, но без особого успеха. Он случайно 
попал на занятия в Исален, где узнал о биоэнергетике, и приехал ко мне, чтобы 
пройти лечение. Для молодого человека у него была неуклюжая походка, и он 
стеснялся своего тела. Он ощущал, что его тяжеловесное тело заключило его дух в 
тесную, мрачную камеру и что ему придется сломать барьеры мышечной жесткости, 
которые преграждали его дорогу к свободе самовыражения. Оживление его тела при 
помощи дыхания и движения на какое-то время подняли его настроение и подарили 
ему надежду, в которой он так остро нуждался, что он все-таки сможет выбраться 
из своего мрачного состояния.
На занятиях Джеймс старательно выполнял упражнения. Прогибаясь на табурете, он 
изо всех сил старался дышать глубоко, кричать громко и оставаться в таком 
положении как можно дольше. Эффект не замедлил сказаться — в ногах появилась 
вибрация, когда он наклонялся вперед. Эти непроизвольные движения заставили его 
понять, что внутри него находится жизненная сила, которая может двигать им, 
если он только сможет добраться до нее. Это, однако, оказалось совсем не легким 
делом. Он бил ногами по кровати, говоря свое “нет”, но очень долго он не 
вкладывал чувства в эти слова. Он молотил кровать кулаками, но единственная 
злость, которую он чувствовал при этом, была направлена против него самого, за 
то, что он находился в депрессии. Сильное напряжение в его теле служило 
труднопреодолимым препятствием для чувств и требовало интенсивной физической 
работы. К счастью, несмотря на отсутствие чувств, Джеймс проявлял упорство, 
выполняя упражнения, потому что благодаря им он действительно чувствовал себя 
лучше.
В своем упорстве он дошел даже до того, что заказал себе переносную табуретку, 
которую брал с собой в командировки и занимался на ней в номерах гостиниц.
Иногда ему удавалось вызвать некоторые чувства. Несколько раз после интенсивной 
тренировки он смог заплакать, что на короткое время рассеяло тучи. Один прием, 
почти всегда производивший какое-то чувство, состоял из действия, целью 
которого было вызвать страх, напуская на себя испуганное выражение. Когда 
Джеймс лежал на спине, я заставлял его очень широко открыть глаза, оттянуть 
вниз челюсть и держать руки перед лицом, а я в это время смотрел ему в глаза. 
Затем я с силой надавливал большими пальцами на лицо, возле его носа, и он 
чувствовал, как ощущение проходит сквозь тело, попадая в живот. Это было 
чувство страха, но Джеймс не воспринимал его как таковое.
Он не мог позволить себе чувствовать страх, но он с радостью принимал это 
физическое ощущение само по себе, потому что оно оживляло его.
В течение года Джеймс временами чувствовал себя то лучше, то опять впадал в 
депрессию. Это обескураживало меня, потому что, какого бы прогресса мы ни 
достигли, он все равно пропадал в последующей депрессивной реакции. Опять 
появились старые жалобы: “Мне кажется, я стою на месте, так и не достигнув 
ничего” и “Я не знаю, чего хочу”. Однако его тело становилось все менее жестким,
 а дыхание — более глубоким и свободным.
Значительная перемена произошла, когда Джеймс почувствовал мое разочарование. Я 
совсем не пытался его скрывать. Сколько бы я ему ни указывал на то, что его 
неспособность свободно двигаться может интерпретироваться как его внутренний 
отказ, он все равно не понимал этого. Он знал лишь то, что он хочет двигаться, 
но какая-то странная сила удерживает его в неподвижности. Хотя эта сила была 
частью его личности, он отделил ее от своего сознания, и поэтому она стала 
неизвестной и чуждой сущностью внутри него.
Мое разочарование, казалось, имело положительный эффект. Он перестал жаловаться 
и стал слушать. Пока я увлеченно работал с ним, побуждая его к движению, он мог 
выразить свой неосознанный негативизм через отказ принять мои интерпретации. У 
него были все основания для негативных чувств. Но их открытое выражение 
зависело только от него самого. Подавляя свою негативность, он блокировал либо 
впечатления от моих слов, либо выражение своих чувств.
Вместо самовыражения энергия Джеймса уходила на самоотрицание, которое 
принимало форму хронического мышечного напряжения. Его спастическая, чрезмерно 
развитая мускулатура была своеобразной формой внутренней брони, которая 
предназначалась для мнимой защиты его от враждебного окружения, но которая 
также сдерживала его энергию и снижала агрессию. В каждом человеке можно 
измерить количество подавленных негативных чувств толщиной его брони. В случае 
с Джеймсом она была значительной. Каждый мускул, находящийся в хроническом 
сжатии, препятствует движению и поэтому действительно говорит “нет”. Пока 
напряжение остается неосознанным, пациент ощущает это как “я не могу”. Он 
находит оправдания своим жалобам. Однако, делая напряжение осознанным и 
идентифицируя пациента с ним, мы превращаем “я не могу” в “я не буду”. Это 
открывает дорогу самовыражению, но никакие важные изменения не произойдут, пока 
терапевт не откажется поддерживать выражение пациентом хороших намерений.
Только если терапевт будет настойчиво обращать внимание на реальность скрытого 
негативного отношения, он сможет заставить пациента принять эту реальность.
Мое разочаровани