вбирает в себя, как в кулак, то, что разбросано в текучей мозаике темпераментов 
 и  характеров.
    И вот знаменитая ось «шизо — цикло».
    Если в середине поставить обычного, среднего человека, каких масса, 
рассуждал Кречмер, то можно считать, что у него радикалы «шизо» и «цикло» 
находятся в относительном равновесии. Иными словами, он имеет приблизительно 
равные шансы (весьма и весьма небольшие) заболеть тем или другим. Дальше, по 
одну сторону оси стоит шизотимик (тимос — по-гречески «чувство»; шизотимик — 
буквально: человек, чувствующий на шизофренический манер, но это звучит слишком 
шокирующе), субъект вполне здоровый, в психоэмоциональном складе которого, 
однако, есть некий шизофренический «рудимент» (шизорадикал). Это еще область 
чистой нормы, равновесие вполне устойчиво, психика шизотимика может быть даже 
стабильнее, чем у среднего человека. Но если ему по тем или иным причинам все 
же суждено психически заболеть (скажем, в результате упорного пьянства), то 
вероятность появления шизофренических расстройств у него выше.
    Дальше — шизоид. Это уже грань: у этого человека при неблагоприятных 
условиях и самопроизвольно легко могут вспыхнуть реакции шизофренического типа 
или сама шизофрения, болезненный процесс, меняющий личность. Это носитель 
предрасположенности. Но и он совсем не обязательно должен заболеть! И он может 
быть психически устойчив! В семьях шизотимиков и шизоидов, однако, чаще, чем в 
средних, можно встретить настоящих больных шизофренией. Но, повторяю, к 
шизофрении как болезни шизотимик и шизоид могут не иметь никакого отношения.
    По другую сторону оси стоят соответственно цикло-
    50
    тимик и циклоид. Здесь повышается вероятность появления волнообразных 
колебаний тонуса-настроения и понижаются шансы на шизофрению (что все-таки не 
исключает, как заметил и сам Кречмер, развития шизофрении у циклоида и 
циклотимии у шизоида). Граница между «-тимиками» и «-оидами», конечно, условна 
и четко не определима, так же как грань между «-оидами» и больными... 
Представители обоих полюсов, в том числе и тяжелобольные, могут иметь любую 
степень интеллекта, одаренности, социальной ценности.
    Это в общем элементарное подразделение было быстро подхвачено. Посыпались 
исследования, и скоро уже нельзя было разобрать, что принадлежит Кречмеру, что 
попутчикам и последователям. Ганнушкин, глава русской психиатрии тех лет, нашел 
кречмеровский подход плодотворным: он совпадал с его идеями «пограничной 
психиатрии», и вскоре в школе Ганнушкина самостоятельно были описаны эпилептоид,
 истероид и некоторые другие типы, весьма жизненные и вместе с тем родственные 
соответственным патологическим формам.
    Разумеется, не обошлось и без критики, в которой было много и справедливого 
и несправедливого. С какой это стати мы должны считать каждого потенциальным 
шизофреником или еще кем-то? Неужели здоровье — просто смесь задатков 
всевозможных болезней, как белый цвет — смесь всех цветов радуги? А в конце 
концов, как писал один оппонент, «понятие шизоид просто подставляется вместо 
понятия человек, и все сводится к тому, что и у шизофреников есть некоторые  
общечеловеческие  черты».
    М-да... Не знаю, когда влияние Кречмера было плодотворнее: когда я своими 
глазами видел и лечил представителей описанных им типов или когда с 
разочарованием убеждался в его неправоте, в неприменимости подхода. (Был ли 
кто-нибудь из тех, кто пытался понять человека, до конца прав? Был ли 
кто-нибудь не одно-сторонен?)
    Всего более будят мысль несовершенства, поспешности и незаконченности. 
Кречмер сделал попытку перескочить через свое время, попытку с негодными 
средствами, но тем и привлекательную. Я с увлечением прослеживал его радикалы у 
самых разных людей и у
    51
    самого себя: это ввело некое новое измерение в мое понимание людей, мне 
стало легче предугадывать (предчувствовать) некоторые важные стороны их 
поведения. И в то же время в этих попытках, столь же часто бесплодных, сколь и 
успешных, мне стало особенно ясно, какое многомерное существо человек и как 
плоско наше обыденное мышление.
    Сколько уже веков пытается человечество запихнуть самого себя в различные 
классификации и типологии, и из этого ничего путного не выходит. Вместо типов в 
конце концов получаются стереотипы, вроде всем известных «школьных» 
темпераментов — меланхоликов, холериков, сангвиников и флегматиков. Я написал 
было о них целую главу, где хитрейший и циничней-ший наполеоновский министр 
Фуше как флегматик попал на одну доску с добрейшим Иваном Андреевичем Крыловым. 
Античный герой Геракл оказался одной породы с тем злополучным павловским псом, 
который чуть что мочился под себя,— оба оказались меланхоликами. В сангвиники 
попали Николай Ростов, святой Петр, Дюма-отец, Ноздрев, Леонардо да Винчи, 
Остап Бендер. В холерики... Словом, глава сама себя зачеркнула.. И это несмотря 
на то, что классическую четверку мне удалось опознать и в типологии девушек, 
которых великий Брама создал на радость мужчине (смотри индийский трактат о 
любви «Ветвь персика»), и в описаниях поведения новорожденных младенцев.
    На человека можно смотреть по-разному.
    Можно следовать за нитью его жизни, от начала и до конца, и мы увидим, как 
он идет по ней, оставаясь самим собою и не оставаясь.
    Мы увидим кинофильм памяти.
    Это будет человек вдоль, человек во времени и пространстве своего развития. 
Судьба, биография, траектория личности. У одного она напоминает параболу, у 
другого — подобие синусоиды, у третьего — хаотический путь молекулы в