|
пушистого, и он дергался, бился, потом сразу затих;
. им было и жалко и интересно, а главное, стыдно друг
39
перед другом и перед гаденышем показать какую-нибудь дрожь. А потом они
разбежались, и всем, кроме гаденыша, стало муторно и захотелось быстрее забыть..
. Один дурачок и вправду забыл и готов снова идти с гаденышем," другой не может
забыть, но хорохорится и, назло самому себе, совершает новые жестокости, чтобы
совсем задушить это эхо, из которого происходит совесть...
А третий, едва добежав домой, дает себе клятву: никогда больше, и спешит
обратно, чтобы скорей снять кота. Но роскошный кот уже мертв, и он хоронит его
и рыдает, а потом подбирает и выхаживает самых дохлых заморышей и кормит их,
всех кормит и защищает, и никогда не охотится...
Есть и те, кого уже изначально никакими силами к мучительству не склонить.
Есть! Мало их, слишком мало. Кто они: ненормальные или сверхнормальные? Почему
они готовы отдать все, тут же пожертвовать собою, чтобы оградить от мучений
другое существо, слабое и беспомощное, даже не человека — щенка, цыпленка!
Почему это для них такое острое, глубокое наслаждение — кормить, защищать? Кто
их к этому приохотил?
Этого — добрый человек. А этого — никто, сам. Это антисадист. Он не может
мстить даже за смертельную обиду, хотя и не трус, и умеет драться. Он приведет
противника в состояние беспомощности и остановится, не воспользуется, не добьет.
Напротив, подымет, и чаще всего на свою голову. Великодушие? Нет, если хотите,
эгоизм. Побежденный для него уже не враг, ему уже стыдно за победу. Чужой ад —
всегда и его ад.
Непредсказуемы движения чувств. Крайности питают друг друга: самые жестокие
бывают и всех нежней, фашисты часто сентиментальны. Некоторым постигать добро
приходится через кошмар.
Но ничто не поможет человеку, лишенному способности эмоционального
предвидения — предвосхищения эмоций других. Это совершается здесь и сейчас, в
душевном взаимодействии, а также в реальности номер два — в воображении. (Может
быть, это как раз реальность номер один.) Высшие уровни предвосхищения чувств:
художническое перевоплощение и врачебная интуиция, сравнимая с материнской:
искусство не мешать подсознанию.
40
ЭГО. Пунктир небесный
Это уже совершенно ясно, любимые: уничтожение радости на этом свете было бы
окончательной победою дьявола. Царство ледяной тьмы, вечная ночь.
Почти так уже, но я здесь, видите? Я к вам Радостью послан, и я прошу,
умоляю: верьте в лучеспо-собностъ Гармонии.
Помиривший двух детей — спас человечество. Примиривший две мысли — открыл
Вселенную. Добившийся перемирия двух взрослых, заматерелых врагов — хоть на
минутку — даст шанс выжить и состояться своим детям и внукам.
Плотность взаимосвязей в богоприродном мире, пронизанном человеком, уже
такова, что ни одна песчинка всем прочим не безразлична; все за всех отвечают,
живем всеединой жизнью.
Не уставайте вылавливать всех чистых детей из всех грязных вод. Кое-каких
при этом нечаянно можно и утопить — а потому спасайте и грязных тоже.
8. Ещё раз о морде лица
Эскалатор... Всю жизнь в Москве, но не привыкну. В толпе, на улице можно
отключиться от лиц, смотреть в небо или под ноги, а здесь — некуда.
Неостановимо. Сколько встреч и — это чудовищно! — никакого общения. Нет,
неправда, вот кто-то оглянулся, оглянулись и вы... О, догнать бы, заглянуть бы
в лица-мысли, лица-судьбы тех, что скрылись в тесноте на ступенчатом хребте...
Долго, пристально, бесконечно смотреть друг на друга люди могут лишь очень
редко. Обычно же глаза, встретившись, по какому-то негласному уговору торопятся
разойтись: задержаться немного, еще чуточку — и врозь, по делам, по магазинам,
на потолок. И вообще избегают люди смотреть друг другу в глаза. Почему?
Да просто некогда. Ни к чему. Взору нужна подвижность. Фиксация — тяжелая
нагрузка, насилие над вниманием — вызывает оцепенение, гипноз.
Почему так тягостен, так неудобен чей-то чужой, неотрывный взгляд, почему
чувствуется даже спиной, почему вызывает недоумение, неприязнь,
раздраже-
41
ние? Неуютно, хочется спрятаться, вас пронизывают, ощупывают...
Хотя у некоторых животных взаимное созерцание тоже входит в ритуал любви, в
основном оно не означает ничего хорошего. «Я тебя сейчас съем».— «А это
посмотрим, кто кого».— «Посмотрим».— «Посмотрим». Когда застывают друг против
друга два петуха или два кота,— ситуация напоминает эпизод из известного
фантастического романа, где два гипнотизера, добрый и злой, вздувая на лбу жилы
и обливаясь потом, сцепляются взглядами в мертвой схватке: кто кого
перегипнотизирует. Точно так ведут себя, выясняя свои муж-ские отношения, самцы
гориллы. Кто-то из соперников не выдерживает и опускает голову, признавая себя
подчиненным. Все интеллигентно, без физического насилия. С гориллой можно
прекрасно поладить, если не смотреть ему в глаза, он этого не выносит.
Звери боятся человеческого взгляда, не зря боятся... Самого злобного пса
можно усмирить, если поймать его взгляд и с абсолютной уверенностью двигаться
прямо на него... Мне случалось так успокаивать разошедшихся злыдней; но трудно
сказать, что же на них действует — взгляд или...
Еще неизвестно, насколько собака различает выражение человеческого лица.
Собака редко фиксирует взгляд, для нее это нецелесообразно, она ведь
|
|