Заблуждение, будто кому-то нужны наши чувства и переживания, будто быть 
искренним — значит уже и быть истинным или хоть интересным. Искренне и корова 
мычит. Читателю нашему (как и нам) интересны только его собственные чувства, 
это надо твердо и яростно зарубить себе на носу. А стиху? — какое дело стиху до 
каких-то там наших чувств?.. Творя, мы сжигаем все собственное, и в своем 
творении, к завершению ближе, должны уже вовсе НЕ УЗНАВАТЬ СЕБЯ.
    Поэзия нам не принадлежит — она знает нас, но знать не желает.
    Искусство — единственная область, где ложь о себе обретает святость, если 
только сливается с правдой большей, чем «»я».
    Все стихи УЖЕ ЕСТЬ, только не все написаны.
    „.«Как же быть, как настраиваться, на что надеяться, не надеяться?» Писать 
или не писать?,.»
    Волевого решения быть не может. Стихи — род болезни, они нами пишут, а не 
мы их пишем. Какого бы
    272
    качества ни бьши, если идут, останавливать не надо — опасно, я не шучу, 
можно сойти с ума.
    Если на 1000 никуда не годных родится вдруг один настоящий, уже вся бодяга 
того стоила. Как есть «композиторы одной пьесы», так есть и «поэты одного 
стихотворения», и они живут в вечности наравне с необъятно-плодоносными гениями.
 Чудесно, если кто-то скажет спасибо хоть за одну строку. Но притязания на 
оценку — другое.
    Если Вас не будут печатать, если не примут в профсоюз, беды не случится: 
живая строчка и в одном экземпляре дойдет до цели.
    Самая большая угроза как раз в том, что Вас могут начать печатать, не 
требуя роста. Хорошо, если в этом случае Вас настигнет стыд. А если 
самоослепление, наркотическая некритичность, равная сумасшествию? Либо самое 
страшное — профессиональное охлаждение, ремесленническое выхолащивание? Об этом 
я даже не хочу думать. Уверен, Вы предпочтете остаться хорошим слесарем и быть 
БОЛЬШЕ своей профессии, чем получить лычки поэта и быть МЕНЬШЕ.
    Поэзия — жесточайшее из явлений природы...
    Так называемый простой народ не был простым никогда.
    Не было никогда человека, не загруженного историей и не искривленного 
современностью. Были охотники, земледельцы, ремесленники, бьши рабы и 
рабовладельцы, мужики и дворня, бьши образованные и необразованные — но не было 
бескультурных. Необразованные несли из века в век свою культуру. Это бьши 
прежде всего местные люди.
    Индустриализация перетапливает их в повсеместных.
    Время стремительно погребает остатки «почвы». Остаются общечеловеческие 
начала, общечеловеческие болезни и безымянные духи Вечности.
    Сегодня «простым человеком» мы можем считать разве что ребенка до полугода. 
Далее перед нами уже человек современный и сложный. И этот вот сложный и 
современный во множественном числе и образует массу недообразованных, 
недоинтеллигентных, не помнящих родства дальше первого-второго поколения,
    273
    не имеющих ни сословных, ни профессиональных, ни духовных традиций, даже 
при наличии формального исповедания.» Все более повсеместных по культуре и все 
более местных по интересам.
    И внук крестьянина, и потомок царского рода имеют ныне равную вероятность 
осесть в категорию тех, за кем русская литература еще с прошлого века закрепила 
наименование обывателя. Он практически одинаков и в Китае, и в Дании, и в 
Танзании, и на Аляске.
    Он занят собой —'? своими нуждами, своими проблемами. Маленький человек, он,
 как и в прошлые века, мечется между духовностью и звериностью, рождает и свет, 
и тьму».
    ...Не так, мой мальчик — я не перестал быть слабым и не стал сильным, я 
просто открыл в себе силу, ничего этим не прибавив и не убавив, а лишь 
воспользовавшись. Дух мой подвержен все той же слабости, что и раньше. Слабость 
никуда не ушла и уйти не может. Достижение только в том, что я теперь этой 
слабости НЕ ВЕРЮ. Я теперь ЗНАЮ, что эта слабость — лишь часть меня, что она 
меня не исчерпывае-ет. Зная о своей слабости — принимая ее трезво как часть 
реальности, которая есть я,— ВЕРЮ ТОЛЬКО СВОЕЙ СИЛЕ, которая есть другая часть 
этой реальности,— вот и все. Зол, как и прежде, но знаю, что добр тоже — и 
злости своей стараюсь не верить. Ленив — но верю в обратное, и поэтому удается 
работать...
    Господи, для чего Тебе этот сумасшедший мир? Как попускаешь?» Дерутся все: 
негры с белыми, арабы с евреями, коммунисты с капиталистами, коммунисты с 
коммунистами, арабы с арабами, евреи с евреями, негры с неграми, христиане с 
христианами. Боже! Зачем?
    Бывают моменты черной тоски от тщеты усилий, а именно — человеческих усилий,
 направленных на человека же.' На читателей, на зрителей, на пациентов. На 
детей, на потомков. На себя самого.
    274
    Все зря, все не впрок. Не в коня корм!
    Историческая оскомина. Сколько вдохновения и труда, сколько мученичества, 
страстного убеждения.» И все зря, все — на круги своя. Как издревле — убивают, 
обманывают, пьют, калечатся и калечат. Непробиваемая порода.
    ... Или не зря?.. Или все-таки не зря?.. Ведь при всем бессилии обратить 
массу — что-то все-таки остается у единиц? Что-то передается, как-то 
срабатывает?.. Эстафета — от лучших к лучшим, но вдруг — и НЕ ТОЛЬКО к лучшим?..