но ведь достаточно и одного, а там нашлось целых двое,  на переменах они его 
"допрашивали", используя разницу в весовых  категориях.
    В шестом решали на педсовете, исключить ли из школы за АМОРАЛЬНОСТЬ 
(уточним дальше) или перевести сразу в десятый, чтобы побыстрее дать аттестат. 
Приходили тетеньки из роно, ушли в недоумении. Отправили все-таки в десятый, к 
"дядям Степам", как мы их звали. Дяди Степы заставляли его решать самые трудные 
задачи, которые ему были так же неинтересны, как задачи шестого, а на переменах 
использо-
    143
    вали   в1 качестве   метательного   снаряда.   Продержался недели три, 
потом с месяц проболел и вернулся к нам.
    —  И как был встречен?
    —   С радостью, разумеется. Еще бы, Академик вернулся. "Ну что, Кляча, 
уволили? Покажи аттестат". Без Академика нам, правду сказать, было скучновато.
    —   Но  ведь ему-то, наверное,  было с  вами скучно отчаянно?
    —   Если  представить себе самочувствие  ананаса  на овощной  грядке,  
самолета  среди  самосвалов...  Но  на уроках можно украдкой читать, рисовать, 
думать, изучать язык — к восьмому он уже читал на японском... Сочинять музыку, 
разбирать шахматные партии...
    —   Увлекался?
    —   Да,   одно  время...  Представляете,   как   мне  было обидно? В 
шахматы ведь научил его играть я, тогдашний  чемпион  класса,  не кто-нибудь,  
а у  него даже своих шахмат не было. Но я не выиграл у него ни одной партии, 
только самую первую едва свел вничью. Особенно неприятно было, когда он доводил 
свое положение,   казалось,   до  безнадежного,   а   потом   начинал разгром 
или сразу мат. Не жертвы, а просто издевательство. Я взял с него слово не 
играть со мной в поддавки...
    Быстро стал чемпионом школы, победителем каких-то межрайонных соревнований, 
получил первый разряд, играл уже вслепую, но потом вдруг решительно бросил — 
утверждал, что правила оскорбляют воображение, что ладья неуклюжа, ферзь 
кровожаден, король жалок... "Король не должен никого бить, а только отодвигать, 
зато после каждых трех шахов должен иметь право рождать фигуры. Пешка должна 
иметь право превращаться в короля..."
    —  Ого... А музыке его где учили?
    —  Дома инструмента не было, но у Ольги Дмитриевны, одной    из соседок, 
было пианино. Дама из старой интеллигенции, иногда музицировала, попытки Шопена,
 Шуберта... Постучал как-то в дверь, попросил   разрешения послушать. Во второй 
раз попросил позволения сесть за инструмент и подобрал по слуху первые 
несколько тактов "Весны" Грига, только что услышанной.  В   следующие  два-три  
 посещения   разобрался   в нотной грамоте, чтение с листа далось с той же 
легкостью, что  и чтение книг. Ольга Дмитриевна стала
    144
    приглашать его уже сама, а потом, когда она переехала, ходил играть к 
другому соседу, выше этажом. Играл всюду, при всякой возможности, у меня дома 
тоже, на нашем старом осипшем "Беккере". (Я, любя музыку и имея неплохие данные 
обычного уровня, был слишком непоседлив, чтобы пойти дальше Полонеза Огинско-го.
) Импровизировать и сочинять он начал сразу же. Вскорости разочаровался в 
нотной системе, придумал свою — какие-то закорючки, вмещавшие, как он утверждал,
 в сто одиннадцать раз больше смысла на одну знаковую единицу, чем нотный знак. 
Вся партитура оперы "Одуванчик" занимала две или три странички этих вот 
закорючек.
    —  Но почему же его не отдали хотя бы в музыкальную школу?
    —  Отдавали. В порядке исключения принят был сразу же  в третий  класс. 
Через  три дня  запротестовал против сольфеджио, попытался объяснить свою 
систему и в результате был выгнан с обоснованием: "Мы учим нормальных детей". 
После этого вопрос о музыкальном  образовании  больше  не  возникал,  чем  сам 
Клячко был  очень доволен. Играл где попало,  писал себе свои закорючки, а в 
школе при случае развлекал нас концертами. Его сочинения и серьезные 
импровизации успехом не пользовались ("Кончай своих шуль-бертов",— говорил 
Яська), зато сходу сочиняемые эстрадно-танцевальные   пьесы   и   музыкальные   
портреты вызывали   восторг.   Инструментишко   в   зале   стоял страшненький,  
 вдрызг   разбитый.  Академик   его   сам сколько   смог  поднастроил.  
Участвовал  и   в   самодеятельности,   в   том   числе   и   в   довольно   
знаменитом нашем школьном эстрадном ансамбле...
    —   Погодите,   погодите... Ваш  ансамбль  выступал  в кинотеатре "Колизей" 
во время зимних каникул?
    —  Выступал. Начинали, как водится, с благообразных песен,   кончали...
    —   Худенький, темноволосый, очень белокожий подросток? С отрешенным 
каким-то взглядом...
    —  Владислав Клячко — дирижер и партия фортепиано, с тремя сольными 
номерами.
    —  Как   же   тесен    мир...   Значит,    и   я    его   тоже видел.  Я  
был   среди  зрителей.  Он   понравился  тогда одной моей знакомой девочке, но 
они, видно, так и не встретились.
    145
    —  А конферансье нашего случайно не помните?
    —    Смутно.   Что-то   серенькое,   какой-то   вертлявый кривляка?..
    —  Что-то в этом духе. Это был я.
    —  Вот уж никак...
    —  Мир действительно тесноват... А вот на эту картинку вы часто смотрите, я