многогранная,   и отлетала бумажная пулька всегда в неожиданную сторону, всего 
чаще на учительский стол. Грешен, я тоже раза два не устоял перед этим 
соблазном...
    —  А в вас стреляли?
    130
    —  А в вас разве нет?
    —  У нас в пятьсот пятой употреблялись преимущественно плевалки, такие вот 
трубочки. Стреляли шариками  из  бумаги, хлебными  катышами,  пластилином, 
горохом...
    —   Но  согласитесь,  плевалка   неэстетична  и  громогласна, то ли дело 
тоненькая резинка — натянешь между средним и указательным, вот и вооружен. В 
случае чего и в рот спрятать можно... Пульки бывали, случалось,   и   
металлические.   Одной   такой,   из   свинцовой проволоки, Академику нашему 
как-то влепили прямехонько в левый глаз, и наверняка выбили бы, но он на сотую 
секунды  раньше успел  зажмуриться.  И  опять, несмотря на силу удара (он даже 
упал, схватившись за глаз),  никакого  синяка  или  кровоизлияния,  никаких 
следов,  остался  только  невротический  тик.  Волнуясь, он всегда с тех пор 
подмигивал левым глазом.
    —  А сам, что же, ходил безоружным?
    —   Он был миролюбцем. Кроме куклы собственного производства, оружия у него 
не помню.
    —   Что-что?..
    —   Кукла,  обыкновенная  кукла.  Не  совсем,  правда, обыкновенная... 
Именно с ней, кстати, и связано приобретение   заинтересовавшего   вас   
головного   убора. Состав взрывчатки остался мне не известным, но действие 
пришлось  наблюдать самолично. Эту куклу он изготовил в четвертом... Нет, в 
пятом, в период очередного увлечения химией и очередных неприятностей...
    Академик не собирался ни с кем воевать, его целью была только 
экспериментальная проверка одной из гипотез в рамках долгосрочного исследования,
 тема которого в переводе с запятерского звучала приблизительно так: Теория 
неуместности, или Основы употребления вещей и идей не по назначению" — в общем, 
что-то вроде универсальной теории изобретения, которая, как он смутно объяснил, 
должна была стать и одним из разделов теории превратностей судьбы. И взрывчатка 
там была, надо полагать, достаточно смешная — слово, которое Академик часто 
употреблял вместо "хороший", "правильный", "справедливый", "закономерный". 
"Понимаешь, Кастет, это ведь никакая не взрывчатка, я вычислил, это гораздо 
проще... Если это взорвется, то, значит, человек может летать без крыльев и без 
мотора, безо всего». За счет
    5*                                            131
    перераспределения силовых полей, смешно, а?.."
    Мы искали подходящее место для испытания. Из соображений конспирации и 
безопасности Кляча носил куклу с собой в портфеле.
    —  В портфеле?..
    —  Да, и эту идею подарил ему я. На том здравом основании, что в портфель к 
нему взрослые никогда не заглядывали, дневников и уроков не проверяли. Но мы не 
учли одного обстоятельства.
    Одной из безобиднейших шуток, которою увлекались тогда мы все кроме Клячко, 
было подойти к товарищу, беззаботно державшему в руке портфель (ранцы тогда 
были еще редкостью), и внезапно вышибить оный ударом ноги. Операция называлась 
"проверка на вшивость" — на произнесшего этот пароль не полагалось сердиться: 
зазевался, пеняй на себя. Если портфель проверки не выдерживал, то есть если из 
него выскакивало какое-нибудь содержимое вроде пенала, бутерброда или учебника, 
то окружающие имели право поиграть этим содержимым в футбол — это называлось 
"Шарик,   догони".
    —  А у нас "Бобик".
    —  Ага... Ну так вот, в результате очередной "проверки"  из   портфеля 
Академика  и  выскочила  эта  самая кукла и покатилась по полу, а дело было в 
школьной раздевалке,   после уроков.  Кукла  относилась  к  классу неваляшек 
обыкновенных,  бывшая  игрушка его сестры, только с начинкой, а голова служила 
предохранителем. Естественно, тут же начался "Шарик, догони", с комментариями, 
что вот Академик-то все еще в куклы играет (куклы  служили ему и для других 
целей,  об этом  дальше)  —   буме,  бамс,   пас   налево,  удар,   еще удар — 
что-то зашипело... Дальше помню чей-то истошный вопль — то ли мой, то ли Клячко,
— я лежу животом на бомбе, Академик на мне, сверху еще человека два,  толчок, 
сотрясение, еще сотрясение... "Мала куча, кидай лучше!" — Трамбуй,  баба, 
трамбуй, дед, заколдованный   билет!.."   —   "Предохранитель.   Держи 
предохранитель",— шепнул Клячко и обмяк; трехсекун-дный обморок, с ним бывало...
 Очутившись на улице, мы обнаружили, что Клячко потерял в свалке свою кепочку, 
вот эту самую, но мы, конечно, за ней не вернулись, а что было духу пустились 
бежать. "Стой,— вдруг остановился  Клячко,   абсолютно  белый,   с  мигающим
    132
    левым глазом.— Дай... дай сюда и иди... Домой". Кукла была у меня, я не мог 
оторвать от нее рук и ответил ему пинком. Он порозовел. Пошли дальше 
прогулочным шагом.
    Портфели наши тоже остались в раздевалке, на другой день нам их вернули, а 
вот кепчонка исчезла надолго... В тот же вечер мы испытали куклу на пустыре, за 
школой глухих — пострадали только ближайшие стекла.
    —  Ничего себе куколка.
    —   Все-таки   он   был   мальчик,   притом   сверхтипичный... После этой 
истории немедленно  выбросил  все свои склянки и реактивы, правда, потом