Неслись, пытаясь поймать «на хомут» — вернейший 
захват за шею с придушиванием за счет пережима 
сонных артерий — но Иван Иванович делал обманные 
финты и непостижимо увертывался, — он и не бежал 
вовсе, он танцевал, пружинно трясясь, он ржал, беззаветно 
ржал, а с ним вместе дико, бессовестно, единой 
семьей заржали больные, все отделение, заржала 
председательша и все члены комиссии вместе с упавшим, 
заржали все, кроме Костоломова, горестно повторявшего: 
«Эх, траляля». 

Первым опомнился дядя Вася — рыча, сделал тигриное 
сальто, он был великий профессионал, и 
в прыжке достал Иван Иваныча откуда-то с бокового 
выверта, из другого измерения, достал и накрыл. Tyi^ 
же и Николай ухнул и богатырсхшм взмахом всадил 
кляп в ротовое отверстие. Иван Иванович почтительно 
смолк, затем икнул, побагровел, посинел... И вдруг 
опять апокалиптически пукнул. 

Опять отчетливо прозвучали жалобные слова: 
«Дайте... доржать...» 

В обш,ем, все обошлось, звание присвоили. Санитары 
потом, естественно, получили от зава некоторое 
внушение, но больше для ритуала субординации. 
— «Да, — уверенно признал дядя Вася, — перестарались 
маленько». 

В уверенности его тона сквозило твердое знание, 
что не в первый и не в последний раз перестарались 
они, а обижать их нельзя. Дядя Вася с четырьмя убийствами 
в анамнезе особенно глубоко знал, что оби



жать их нельзя, и всякий раз в конце обхода подмигивал 
Костоломову. 

Член комиссии, который упал, оказался большим 
эрудитом. «У больных шизофренией, — сказал он, — 
по последним научным данным, нарушена выработка 
эндорфинов. Вы не знаете, что такое эндорфины, не 
в курсе, литературу читать надо, товариш,и, квалификацию 
повышать, нельзя заниматься ползучим эмпиризмом. 
Эндорфины — это, к вашему сведению, веш;ества 
психических чувств, материальный субстрат 
эмоций. Нет, нет, ни в коем случае не механицизм и не 
вульгарный локалицизм, а дифференцированный химизм, 
именно, только так. 

Ваш этот... Хомуткин... Чересседельников... Лошадиная 
фамилия, вы не в курсе, это типичный случай 
эндорфинового дисбаланса, ну просто классика, между 
прочим, еще Рабле описал, он тоже был врач и душевнобольной, 
вы не в курсе. 

А мне тоже один раз, знаете ли, пришлось испытать. 
Воспалились четыре зуба, вот такой флюсиш,е, ну я и 
попросил друга из поликлиники выдернуть их все 
сразу к чертовой матери, только так, чтоб не больно, 
не люблю боли. Ну он и шарахнул раутп-наркоз, веселящий 
газ, эн-о, вы не в курсе, товарищи, как вы можете 
так отставать от науки. ТроЙ1гупю дозу вкатил, представляете? 
Так я вместо трех часов ржал, извиняюсь, 
три дня, белья не хватило, пупочная грыжа вылезла. 
Вот что такое эндорфины, дорогие товарищи, литературу 
читать надо». 

С той поры и переименовали мы Ивана Ивановича 
в Эндорфина Ивановича, в память о том, как он оборжал 
комиссию. 

После комиссии и лекарства ему отменили, на фиг 
изводить попусту. Я и еще двое докторов (в мужском 


pe/CuCf Ш/ЬоиьоО/ 

буйном работали только мужчины), все, кроме зава,