священная правота. А вот за себя не мог… Не понимал – почему…
    После той первой позорной стычки на меня смотрели как на низшего по рангу. 
Я ужасно это переживал, не мог смириться, что я трус.
    Через некоторое время я пошел в секцию бокса, чтобы научиться драться, но 
меня чуть не выгнали изза того, что я сперва был слишком мягок, не агрессивен. 
Чисто рефлекторно я отклонял голову от ударов, чтото во мне берегло ее (может, 
и не напрасно), тренер же счел это за мою непригодность к боксу и к жизни. Я 
пережил очередные муки самопрезрения. Вскоре, однако, после психических 
тренировок, которые я сам для себя выдумал, я вообще потерял чувствительность к 
ударам и стал таким оголтелым нокаутером, что не приведи господи…
    Я узнал это, став врачом: у многих язва детского страха так и не заживает 
всю жизнь, гложет… Одним не удается избавиться от физической трусости, хотя они 
по жизни могут быть мужественны и высоки духом. Другие более или менее 
приручают страх перед драками и телесным риском, не приобретая при этом 
настоящей – духовной – мужественности. Ведь физическое бесстрашие – это лишь 
первая и вовсе не обязательная ступенька…
    – И в моей детской памяти остался какойто испуг, не помню чего… Вроде бы 
до какогото момента совсем не умел бояться, а потом вдруг научился и 
разучиться уже не смог.
    – Да, страх словно бы распечатывается и вылезает, как джинн из бутылки. 
Врожденная программа действует сперва широко, обобщенно, огулом метет, громит 
что попало и только потом постепенно начинает сама себя ограничивать и уточнять.

    Отсюда, из первоначальнообобщенных «бомбежек» пробужденного к жизни 
врожденного страха и происходит множество смешных и нелепых, на взрослый взгляд,
 детских страхов и их мутировавших потомков – зрелых неврозов…
    Маленькая девочка, оставленная одна дома всего на час, испугалась 
шевелящейся под сквозняком занавески. Забыла об этом скоро… Потом стала бояться 
за свою маму – вдруг чтото случится с ней?..
    А взрослой начала панически бояться уже за собственную маленькую дочку…
    Страшнее страха зверя нет
    ГИД – С приятелями както, помню, собрались и под бутылочкудругую пивка 
затеяли разговор насчет того, кто чего боится, у кого какой бзик. Сколько же 
вылезло нелепого и смешного: один боится пауков, другой – темноты, третий – 
собак, четвертый – женщин, пятый – уколов, шестой – летать в самолете, седьмой 
– ездить в лифте, восьмой – деньги считать, девятый – микробов, десятый – тещи 
и почти все – начальства и зубного врача… А действительных опасностей не боимся 
или не добаиваемся.
    ВЛ – Нет ни одной вещи, ни одного существа, ни одного дела, ни одного слова,
 которых бы ктонибудь панически не боялся.
    Вот, например, старинное описание одной фобии.
    «Его пугает девушка, играющая на флейте; как только он слышит первую ноту, 
взятую на флейте, его охватывает ужас».
    Эту боязнь флейты, названную «аулофобией», описал Гиппократ, 
древнегреческий отец медицины.
    Я знал двух человек, смертельно боявшихся, когда ктолибо в их присутствии 
шмыгал носом, двое других боялись родинок, а довольно многие корчатся от ужаса 
при виде форточки…
    Один мой пациент, превосходный математик и преподаватель, боялся вскрывать 
пришедшие письма и смотреть в небо. Всерьез опасался, что земля соскочит с 
орбиты и произойдет катаклизм – подсчитал, что некоторая вероятность этого 
существует…
    – Крыша набекрень?
    – В томто и дело, что нет. Человек умный, трезвый, с юмором, но… Страх 
сидел в детском ядре его психики, как и у каждого из нас, и оттуда прорывался, 
как террорист, находил дорожки…
    Любовь и смерть в одном флаконе
    ГИД – Чего же мы всетаки боимся больше всего? Боли? Смерти? Стыда, позора?.
. Одиночества?..
    – Кто как… Один мой коллега уверен, что больше всего на свете мы боимся 
любви, потому что именно от нее больше всего зависим…
    А мне кажется, один из сильнейших страхов для всех – страх Неизвестности. 
Страх смерти – это ведь как раз чистейший страх неизвестного, страх полного 
«ничего». Представить себе свое небытие невозможно. На этом и основывается 
философская психотерапия с древнейших времен: что за нелепость бояться 
«ничего»? – Глупо его бояться… И, однако, боимся. Страх перед неведомым 
оказывается даже сильнее страха перед страданием: страдание можно както 
познать, понять, вытерпеть, одолеть – а неизвестность, полная неопределенность,
 – что с нею делать?..
    – Вы, значит, считаете, что в основе всех наших страхов, страшищ и страшков 
– только один, и это страх смерти, он же страх неизвестности?
    – Да, или страх жизни, как два крыла одной птицы. Ведь страх смерти как 
понятие принадлежит только нашему сознанию. А глубинное подсознание, где страх 
гнездится, этого понятия не имеет. Когда младенец боится, он еще не понимает, 
чего боится. Просто боится первичным страхом, «предстрахом», боится и смерти, и 
жизни…
    У взрослого же человека этот самый предстрах имеет множество уровней и 
замаскированных разновидностей. Страх потерять собственность, расстаться с 
деньгами, с вещами, даже явно ненужными…
    Страх и у взрослого бывает общим, беспредметным, безотносительным –