многое — я уже в двадцать — тридцать лет узнал, что такое грудная жаба. 
Приступы стенокардии. Сначала просто «сдыхал», когда случалось иногда по 
старинке поиграть в бадминтон или в футбол, некогда страстно любимый. 
Сдавливало грудь, заходилось дыхание. А потом вдруг обнаружил, что не могу 
пробежать и тридцати метров, не ощутив холодный кол за грудиной; не мог больше 
играть не только в футбол, но и в волейбол, не мог быстро ходить, появились 
сердечные боли даже в покое, поползла вниз и умственная работоспособность. 
Таскал с собой валидол, была уже и плоховатая кардиограмма, диагностировали 
«ишемиче-скую болезнь»... Все это, разумеется, мало способствовало 
жизнерадостности. В то время книга Гарта Гилмора «Бег ради жизни» не была еще 
широко известна; стенокардию лечили лишь химией и «покоем». И вот тут-то, когда 
призрак инфаркта замаячил совсем уже неподалеку, что-то во мне взбунтовалось — 
я понял, а вернее, какой-то глубиной вспомнил: спасение в ДВИЖЕНИИ! В том самом 
движении, которого меня хочет лишить проклятая жаба... И долой табак, и да 
здравствует свежий воздух!...
      Борьба началась с поражения.
      Бросив курить, я оказался вышибленным из творческой колеи: за год 
некурения не сумел написать ни одной страницы связного текста, ни толкового 
письма — ничего... Узкое место — зависимость, захватывающая высшие умственные 
механизмы. Курящие писатели поймут, о чем речь. (Хотя знаю и некоторых, 
бросивших стопроцентно успешно). Моральный ущерб от творческого бесплодия 
перевесил физические плюсы — пополз в депрессию. Понял, что придется пойти на 
компромисс: приняв свою дисгармоничность по этой части как данность, 
постараться, насколько возможно, нейтрализовать вред табака обходными мерами, 
отобрать свое на других фронтах. Хватило ума не запрезирать себя — отступил: 
закурил снова, но с постоянным стремлением держать минимум дозы, с 
очистительными перерывами.
      Изменил питание. Подружился со свежим воздухом, с водою и холодом. И — в 
моем случае главный фронт — начал РАСХАЖИВАТЬСЯ. Много и быстро ходить, ходить 
ТОЛЬКО БЫСТРО. И бегать...
      Пробивание. Сперва, как и следовало ожидать, очень скоро наступил момент 
спазма, боли — и... Несколько раз пришлось остановиться. Был и страх смерти: 
казалось, что вот-вот, сейчас — все... Боль ворчала, угрожала и скалилась. Но 
после какого-то ПОРОГА, который я назвал ПОРОГОМ ПРОБИВАНИЯ, начинала слабеть, 
съеживалась, отступала... Потом уже не останавливался, а лишь на время снижал 
скорость.
      Что за «пробивание»?
      Преодоление инерции. Вытаскивание тела из глухой защиты, пассивности (она 
же самоубийство). В активность, в полноценную жизнедеятельность! Освобождение 
сосудов от спазма, трусливого сжатия. Прочистка клеток и капилляров, включение 
в действие дотоле преступно простаивавшей, заживо распадавшейся биотехники 
организма. Переход на новый энергобаланс.
      Новый уровень жизни. Теперь я почти каждый день прохожу, а иногда 
пробегаю, не менее 8—10 километров, и с непривычки угнаться за мной сложновато. 
Стенокардия, во всяком случае, осталась далеко позади. Лыжи, плавание, 
велосипед — живу в радости движения и при всякой возможности с упоением играю в 
подвижные игры. Принимаю контрастный душ, а зимой еще и снежные ванны, в любой 
мороз. Не могу передать вам, какое наслаждение растирать снегом обнаженное тело,
 какой праздник сосудов и торжество тонуса! Теперь я знаю, что сердце, как 
волка, ноги кормят; что сосуды аплодируют скорости; что за час интенсивной 
ходьбы на открытом воздухе — ходьбы яростной, ходьбы радостной, ходьбы до пота, 
до счастья — мозг платит тремя — четырьмя, а то и пятью — шестью часами 
хорошего тонуса...
      Мое здоровье идеальным не стало. Но форма, в которой я себя ныне держу, 
позволяет мне полноценно работать умственно по 12—14 часов в сутки.
      Во время прогулок и гимнастики мозг мой не только отдыхает, но и 
выполняет множество рабочих операций. Найти подход к сложному пациенту, ключ к 
решению какой-то проблемы, найти слово — все это делается за столом лишь на 
15—20 процентов, а остальное — в движении. (Еще иногда процентов 5—10 — лежа, в 
расслаблении). Лучшими страницами, любимейшими мыслями, интереснейшими 
решениями я обязан двум своим друзьям: свежему воздуху и собственным мускулам. 
И когда пишу книгу или большое письмо, то, возвращаясь с прогулки, обычно имею 
в голове несколько готовых страниц текста, которые остается лишь побыстрее 
перенести на бумагу. (Это письмо к вам тоже, в основном, выхожено в парке 
«Сокольники» около часа тому назад).
      Пробивать снова и снова. Внимание! Все эти плоды гарантированы лишь тем, 
кто уже втянулся, кто прошел порог пробивания! И — внимание! — пробивание это 
должно происходить КАЖДЫЙ РАЗ сызнова, на каждом очередном сеансе спасательного 
движения! Разница между еще не втянувшимся и уже втянувшимся только в том, что 
для первого это тяжкий труд, борьба со страданием, а для второго — труд 
радостный.
      «Тело глупо», — сказал великий учитель здоровья Поль Брэгг. Тело глупо, 
сказал этот человек, волей и умом исцеливший тел множество, и свое в том числе. 
И не согласиться нельзя: да, тело глупо. Тело упрямо, как упрямейший из ослов. 
Тело трусливо, капризно, коварно.
      Но сказано это лишь о том теле, которое забыло свою Природу.
      Не будем же неблагодарны. Тело податливо и благодарно, восприимчиво и 
внушаемо, как малый ребенок. И мудро — как тот же ребенок, как зверь, как 
растение. Тело, знающее Природу, одухотворенное тело — прекрасно и гениально.
      Обозначим