гениальность нечто общедоступное: «подойди и возьми, только потрудись 
хорошенько». Нет, вопрос ставится не настолько прямолинейно.
    Огромна неравномерность распределения способностей между людьми. Но еще 
вопрос, в чем причина этой неравномерности: в неравенстве возможностей или в 
неодинаковости их использования? Точнее, каково соотношение того и другого? 
Ведь людской приговор определяют достижения, и только они. Не может быть 
достижений без возможностей. Но разве не может быть возможностей без 
достижений?
    Ведь и среди самих людей, зачисленных историей в разряд гениев, не было 
равномерности в распределении дарований. Далеко не в одинаковых пропорциях 
сочетались у них в разных случаях компоненты «специальных» способностей и 
волевых качеств. По этому признаку условно можно выделить два полюса 
гениальности.
    Представителей одного полюса можно было бы по традиции назвать гениями «от 
бога», представителей другого — гениями «от себя».
    Гении «от бога» — Моцарты, Рафаэли, Пушкины — творят, как поют птицы, 
страстно, самозабвенно и в то же время естественно и непринужденно. Они, как 
правило, вундеркинды; в начале жизненного пути судьба им благоприятствует, и их 
обязательное трудолюбие сливается воедино со стихийным, непроизвольным 
творческим импульсом. Огромная избыточность «специальных» способностей 
проявляется у них на фоне сравнительно скромных волевых качеств.
    О Моцарте, чистейшем образе «божественной» гениальности, один из близких 
друзей писал в воспоминаниях, что, не получи он такого исключительно хорошего 
воспитания, он мог бы стать «гнусным злодеем», настолько он был впечатлителен и 
к хорошему и к дурному.
    Чисто волевые его качества были, насколько можно судить, посредственными. 
Работа служила для него исключительно удовольствием, неизбывным и непрерывным. 
Зато через всю биографию проходит мощное волевое влияние отца. Это был 
образцовый отец вундеркинда, наделенный в должной мере и любовью, и здравым 
смыслом, и требовательностью — учитель, воспитатель и импресарио сына.
    У гениев «от себя» развитие медленное, иногда запоздалое, судьба довольно 
жестока.
    В исторической веренице людей этого типа мы видим застенчивого, 
косноязычного Демосфена, ставшего величайшим  оратором;  здесь наш Ломоносов,  
преодолевший свою великовозрастную неграмотность; здесь и Джек Лондон с его 
обостренным до болезненности чувством собственного достоинства и настоящим 
культом самопреодоления; здесь душевнобольной Ван-Гог; здесь Вагнер, овладевший 
нотным письмом лишь двадцати лет.
    Многие из них в детстве и юности производили впечатление малоспособных и 
даже тупых. Джемс Уатт и Свифт были «пасынками школы», считались бездарными. 
Ньютону не давалась школьная физика и математика. Карлу Линнею прочили карьеру 
сапожника. Гельмгольца учителя признавали чуть ли не слабоумным. Про Вальтера 
Скотта профессор университета сказал: «Он глуп и останется глупым». О Шеридане 
писали: «Тот, кому суждено было в двадцать пять лет от роду приводить всю 
Англию в восторг своими комедиями и красноречием своим на трибуне потрясать 
сердца слушателей, в 1759 году (то есть в восьмилетнем возрасте) получил 
название самого безнадежного дурака». «У тебя только и есть интерес, что к 
стрельбе, возне с собаками и ловле крыс, ты будешь позором для себя и своей 
семьи», — говорил отец Чарльзу Дарвину. Похоже, что к этому типу относится и 
Эйнштейн, который не шутя заявил однажды: «У меня нет никакого таланта, а 
только упрямство мула и страстное любопытство». В школьные и студенческие годы 
создатель теории относительности тоже, как известно, особенно не блистал, но с 
самого детства выделялся независимостью и самостоятельностью суждений.
    Огромная воля, самоутверждение, колоссальная жажда знаний и деятельности, 
феноменальная работоспособность. Работая, они достигают вершин напряжения, 
преодолевают свои физические и психические недуги, и на самом творчестве их, 
как правило, лежит отпечаток какого-то яростного усилия. Им не хватает той 
очаровательной непринужденности, той великолепной небрежности, что свойственны 
гениям «от бога»: на уровень гениальности их выносят страсть и мастерство, 
рождаемое требовательностью к себе. Нельзя, конечно, сбрасывать со счетов 
исходный заряд дарования, и у них что-то должно питать веру в себя: может быть, 
какое-то смутное чувство нераскрытых возможностей... Но бесспорно: на этом 
полюсе впереди всего саморазвитие и самопреодоление. Это искусные усилители 
своего дарования, антиподы людей, которых Веле-мир Хлебников называл 
«нехотяями».
    На их примере особенно отчетливо видно, что нет абсолютно непереходимой 
пропасти между гениальностью и посредственностью. Я имею в виду не творения — 
здесь действительно пропасть, особенно заметная у самих гениев, которым 
случалось создавать слабые вещи. Я имею в виду психофизиологию.
    Кто не знал в жизни минут, когда все поразительно проясняется и удается, 
когда все получается само — и как раз то, что раньше не получалось? Эти 
необъяснимые взлеты, эти вдохновенные взрывы, позволяющие иной раз новичку 
выигрывать у классного игрока... Посредственность на короткое время взлетает до 
уровня таланта, талант... В таких случаях говорят: он «в ударе». Но не является 
ли «удар» маленькой искрой, проскакивающей от горючего материала спящих 
возможностей? Быть «в ударе» — не значит ли это находиться в (увы!) 
кратковременном, ускользающем состоянии гениальности? Микрогениальность?.. Не 
этими ли состояниями природа, словно дразнясь, показывает, чего можно добиться, 
к чему можно по крайней мере приблизиться?