ПО СЛЕДАМ ЭХА
    О МОРАЛЬНОМ ВЛИЯНИИ И О ТОМ, СКОЛЬКО ПАМЯТИ ДЛЯ УМА ДОВОЛЬНО
    ДАЙТЕ ТОЛЬКО СРОК В ПРЕДВКУШЕНИИ ЭЛИКСИРА
    ЭХО В МОЗГУ
    ЕСТЬ ЛИ ЦЕНТР ЛИЧНОСТИ?
    ВЫТЕСНЕНИЕ: ПЛЮСЫ И МИНУСЫ
    ЗАВЫТЬ, ЧТОБЫ ВСПОМНИТЬ
    А КАК ЗАБЫТЬ?
    О МОРАЛЬНОМ ВЛИЯНИИ И О ТОМ, СКОЛЬКО ПАМЯТИ
    ДЛЯ УМА ДОВОЛЬНО О
    
    «Это был адвокат, который чрезвычайно сильно пил. Он заболел какою-то 
лихорадочной болезнью, после которой развилось глубокое расстройство 
психической деятельности и паралич нижних конечностей. Больной был помещен в 
больницу, и, по его словам, через несколько месяцев паралич прошел, но с тех 
пор он страдает глубоким расстройством памяти, которое, впрочем, постепенно 
проходит. Первое время по выходе из больницы он решительно ничего не помнил из 
того, что делалось вокруг него: все сейчас же позабывалось им Однако умственные 
способности его были настолько хороши, что он мог хорошо исполнять должность 
корректора одной газеты; в каждой данной строчке он мог определить все ошибки, 
которые в ней есть, а чтобы не терять строки, он делал последовательные отметки 
карандашом; не будь этих отметок, он мог бы все время читать одну и ту же 
строчку; место, где он жил, новых знакомых он решительно не узнавал. Когда 
газета, в которой он принимал участие, прекратилась, то он остался без занятия, 
и тогда наступили для него тяжелые времена, о которых он сохранил смутные 
воспоминания. Мало-помалу, однако, память понемногу восстанавливалась, и он 
через четыре года после начала болезни начал опять вести некоторые дела в 
качестве присяжного поверенного. В это время мне и пришлось его видеть в первый 
раз. Это был 40-летний мужчина, хорошо сложенный; признаков бывшего паралича у 
него не было никаких, ноги были крепки... Что же касается до памяти, то она 
была очень сильно расстроена. Больной с большим трудом вспоминал то, что 
недавно случилось. Разговор, который он вел вчера, забыт им сегодня. Вчера он 
занимался, разбирал бумаги данного дела, а сегодня он решительно не понимал, 
что это за дело, насчет чего оно и так далее. Если ему нужно что-нибудь сделать 
завтра, то он, ложась спать, должен написать это и поставить на видное место, 
иначе он и не вспомнит, что ему следовало делать. Само собою разумеется, что 
такое постоянное забвение всего, что с ним случается, ставит больного в 
положение очень тяжелое. Однако он сам заметил, что это не есть полное забвение,
 а только неспособность воспоминания по собственному произволу — и вот вся его 
хитрость идет на то, чтобы ставить себя в условия, благоприятные для 
воспоминания. Так, например, идет он защищать дело (впрочем, клиенты его 
большею частью нетребовательные люди) и когда становится на свое место, то 
решительно не может припомнить, о чем будет речь, хотя прочел дело накануне. Но 
чтобы не быть в неловком положении, он: 1) пишет себе конспектик, и, когда его 
читает, подробности дела восстанавливаются перед ним и 2) старается говорить 
так, чтобы избегать фактических подробностей, а говорит общие места, удобные во 
всех случаях. Он говорит, что ему удается таким образом порядочно проводить 
дела,   тем   более  что,  раз   у   пего  есть  исходная  точка, он может 
рассуждать правильно и приводить разумные доводы...»
    Передо мной книга Сергея Сергеевича Корсакова — психиатра, который сделал 
для изучения памяти больше, чем кто-либо другой в мире. Он умер в 1900 году, 
жил только 46 лет, но успел вместе с небольшой группой сотрудников и учеников 
превратить русскую психиатрию из самой отсталой в Европе в сильную, добрую и 
богатую мыслями. История жизни Корсакова еще должна быть написана, мир и страна,
 сыном которой он был, еще слишком мало знают об этом гении психиатрии.
    Мне повезло: пришлось разбираться в его архивах. По желтоватым истрепанным 
фотографиям проследил, как маленький мальчик с расплывчатыми чертами 
превращался в невзрачного гимназиста, потом в нескладного, слегка длинноносого 
студента... Ординарный врач с непримечательным лицом... Наконец, из 
разбежавшейся гривы волос и бороды, с внезапно открывшимся лбом — озаренный 
облик деятельного вдохновения. Свет мягкой стали. Никакие слова о сочетании 
мужества и тонкости или о сплаве воли и доброты не в состоянии передать этого 
впечатления. Поистине каждый в конце концов обретает тот облик, которого 
заслуживает. Одного взгляда на это лицо достаточно, чтобы ощутить, каким должен 
быть психиатр и что такое настоящая психиатрия, мозг человечности. Внезапно 
огромная львиная голова непосильно взгромоздилась на ставшее еще более 
нескладным, пополневшее тело, уже мучимое болезнью сердца.
    Да, этот человек родился, чтобы стать психиатром. У него не было ни яркого 
голоса, ни эффектной жестикуляции, он был посредственным оратором. Вероятно, он 
был застенчив и в том, что принято называть личной жизнью, несчастлив, но 
никакой маски, никакого преодоления комплекса не ощущается в этой жизни, 
короткой, прямой и прозрачной. Он просто ушел в дело, вернее, просто пришел, и 
его пониженная самооценка, очевидно, органически перешла в сознание высокой 
значимости служения. Он не создал теории или не успел создать, но он был ею сам.

    С утра до ночи в клинике, часто круглые сутки. Бесконечный поток больных, 
обходы, беседы, визиты. Бесконечное    устройство    кого-то,     помощь     
кому-то,
    Студенты... Тщательнейшая, сверхответственная подготовка к лекциям, 
перечерканные конспекты. Опять студенты, улаживание конфликтов, разговоры,