поскольку он имеет непосредственное отношение к теме нашего разговора.
    В 1945 году, будучи военным корреспондентом, Оруэлл посетил расположенный 
на севере Германии лагерь для военнопленных. Его сопровождал молодой 
австрийский еврей, в чьи функции входил допрос заключенных. Когда они вошли в 
специальное отделение, где содержались высокопоставленные эсэсовские офицеры, 
сопровождающий со всей силы пнул своим тяжелым армейским ботинком и без того 
чудовищно опухшую ступню одного из военнопленных. Как выяснилось, этот 
германский офицер занимал генеральский пост в политическом управлении войск СС.
    «Можно было почти наверняка утверждать, что в его непосредственном ведении 
находились концентрационные лагеря и по его личному приказу пытали и вешали 
людей. Короче говоря, он олицетворял все то, против чего мы воевали последние 
пять лет...
    Было бы нелепо осуждать жителя Германии или Австрии за желание свести свои 
личные счеты с нацистами. Одному Богу известно, какие веские основания могли 
быть для этого у молодого австрийца, вполне возможно, что нацисты уничтожили 
всю его семью, да и что такое в конце концов жалкий пинок, доставшийся одному 
из заключенных, по сравнению с чудовищными преступлениями, совершенными 
гитлеровским режимом? Все дело в том, что эта сцена — так же как и многие 
другие, которые мне приходилось наблюдать тогда в Германии,— со всей 
очевидностью показала, что сама идея мести и наказания — не более чем 
ребяческие мечты. Собственно говоря, месть как таковая вообще не существует. 
Месть — это некая акция, о которой вы мечтаете именно потому, что слабы и 
беспомощны: но едва исчезает ощущение бессилия, как вместе с ним испаряется 
сама жажда мести.
    Кто бы из нас не подпрыгнул от радости в 1940 году при одной мысли увидеть, 
как будут пинать и унижать эсэсовских офицеров? Однако, когда это действительно 
стало возможным, вся сцена мести превратилась в жалкое и отталкивающее зрелище».

    Затем, все в том же самом очерке, Оруэлл рассказывает, как он вместе с 
одним бельгийским военным корреспондентом через несколько часов после падения 
Штутгарта вошел в город. Бельгиец — и кто осмелился бы его за это осуждать? — 
был настроен еще более антигермански, чем любой средний англичанин или 
американец.
    «Нам пришлось входить в город через маленький пешеходный мостик, который 
немцы, судя по всему, отчаянно обороняли. У подножия лестницы навзничь лежал 
мертвый немецкий солдат. Лицо его отливало восковой желтизной.
    Проходя мимо трупа, бельгиец отвернулся. Когда мост остался далеко позади, 
он признался мне, что впервые воочию увидел мертвеца. На мой взгляд, ему было 
лет тридцать пять, и он уже четыре года вел по радио военную пропаганду».
    Для бельгийца это «прибытие» в Штутгарт оказалось решающим. Оно в корне 
изменило его отношение к «бошам».
    «Когда мы уходили из города, бельгиец отдал немцам, у которых мы 
квартировались, остатки захваченного с собой кофе. Неделю назад его привела бы 
в негодование сама мысль поделиться кофе с «бошами». Но отношение моего 
случайного знакомого, как он сам мне в этом признался, кардинально изменилось 
после того, как он увидел у моста "се pauvre mort"29, внезапно ему открылась 
вся жестокая бессмыслица войны. А случись нам войти в город другой дорогой, и 
ему так и не довелось бы увидеть ни одного трупа, в которых превратила миллионы 
живых людей война»30.
    Но вернемся к нашей действительности. Если даже месть не так сладка, то 
насколько же менее приятным должно оказаться достижение целей, которые ранее, 
казалось, сулили нам счастье и блаженство? Так что повторяю: не старайтесь 
достичь цели. Кстати, наверное, не случайно Томас Мор назвал тот далекий остров 
счастья Утопией, что означает Нигде?
    
Глава 9 «ЕСЛИ БЫ ТЫ ЛЮБИЛ МЕНЯ, ТО ТЫ ЛЮБИЛ БЫ И ЧЕСНОК...»
    "L'enfer — c'est les autres"31 — такова знаменитая строка из последней 
сцены пьесы Жан Поля Сартра «Нет выхода». Если у вас, дорогой читатель, 
создалось впечатление, что я оставил эту важную тему без должного внимания или 
упоминал о ней лишь мимоходом, фокусируя свои советы на том, как стать 
несчастным без посторонней помощи, оставаясь в искусственной изоляции от 
окружающих, то вы совершенно правы. Но сейчас настало время поближе познакомить 
вас с изощренными пытками преисподней человеческих взаимоотношений и почерпнуть 
кое-что из богатейшего профессионального опыта квалифицированных Специалистов 
по Порче Отношений — далее для краткости мы будем называть их просто СПО.
    Попробуем подвести под эту тему разумную методическую основу. Почти 
семьдесят лет назад Бертран Рассел настаивал на необходимости проводить строгое 
разграничение между утверждениями, касающимися определенных вещей, и 
утверждениями, относящимися к сфере взаимоотношений. Так, утверждение «Это 
яблоко красное» характеризует свойства данного яблока. Утверждение же «Это 
яблоко больше, чем то» относится уже к сфере взаимоотношений между двумя 
яблоками. Такую характеристику бессмысленно давать тому или иному яблоку, 
взятому по отдельности, ибо качество яблок «больше чем» не присуще ни одному 
яблоку как таковому, но служит для описания их взаимоотношений друг с другом. 
Это важная идея о различии между утверждениями, касающимися определенных вещей, 
и утверждениями, относящимися к сфере взаимоотношений, была впоследствии 
использована и получила дальнейшее развитие в трудах антрополога и специалиста 
по коммуникациям Джорджа Бейтсона. Он отметил, что в любых человеческих 
коммуникациях обычно присутствует два типа суждений, и назвал их соответственно 
уровнем предмета и уровнем взаимоотношений. Различие между ними поможет нам