тренинг. Перефразируя названия популярных книг В.Леви, можно сказать, что 
психическое здоровье и "искусство быть собой" неотделимы от искусства 
становиться другим, играть, входить и выходить из роли, становиться на другую 
точку зрения и т.п. Неспособность к таким переменам говорит не столько о 
верности себе, сколько о монотонности бытия личности и ее психических процессов.
 
В эксперименте С.Копеля и Г.Арковица 45 девушек-студенток подвергались 
небольшому электрошоку, причем одних просили изображать при этом спокойствие, а 
других – страх. Болевая чувствительность и порог терпимости испытуемых 
измерялись одновременно объективно (кожно-гальваническая реакция) и по 
самоотчетам. И что же? Девушки, изображавшие спокойствие, в самом деле 
переносили электрошок значительно легче, чем контрольная группа и особенно те, 
кто изображал страх. 
А как обстоит дело с убеждениями? Что происходит, если человек говорит вслух 
противоположное тому, что он на самом деле думает, становясь соучастником 
заведомого обмана? Исходя из теории "когнитивного диссонанса", психологи 
предположили, что личность, поступающая вопреки своим установкам, будет 
испытывать диссонанс, который окажется тем сильнее, чем слабее внешние силы, 
оказывающие на нее давление (при сильном давлении она просто не будет 
чувствовать себя субъектом действия). Один из способов уменьшить диссонанс – 
изменение первоначальной установки в духе ее приспособления к совершенному 
поступку. А поскольку психологическое давление пропорционально силе диссонанса, 
то наибольшее изменение установки произойдет в ситуации наименьшего внешнего 
принуждения. 
Экспериментальная проверка этих гипотез состояла в том, что двум группам 
студентов поручили выполнять однообразную, скучную работу, уверяя при этом 
ожидавших в коридоре других студентов, что работа увлекательна и интересна. За 
это студенты из первой группы получали по одному, а из второй по двадцать 
долларов. Когда после этого испытуемых еще раз попросили оценить характер 
работы, оказалось, что те, кто получил один доллар, уверовали, что работа 
приятна и интересна, тогда как "двадцатидолларовые" сохранили свое 
отрицательное мнение о ней [12]. 
На обыденном языке результаты эксперимента объяснялись следующим образом. Когда 
человека подкупают и при этом взятка мала, он вынужден – раз уж взялся за дело 
признаться себе, что его "купили по дешевке". Такое признание снижает его 
самоуважение и, чтобы избежать этого, он убеждает себя, что поступил так не 
из-за "жалких денег", а по искреннему убеждению. Если же сумма велика, он 
объясняет свое поведение тем, что "никто не отказался бы от такой сделки". 
Менять свои действительные взгляды на предмет ему в этом случае не нужно, ибо 
его поведение откровенно цинично. 
Разумеется, социально-психологические эксперименты не могут учесть все 
многообразие житейских ситуаций. Последующие исследования "вынужденного 
соучастия" доказали, что сдвиг в установках зависит не только от силы давления, 
но и от других условий, в частности возможности изменить принятое решение. Если 
человек, при слабом внешнем давлении, публично связывает себя с чуждым ему 
мнением, ему трудно оправдать свою беспринципность и остается лишь приспособить 
свои первоначальные взгляды к публично занятой позиции. Если он может взять 
свои слова и поступки назад, внутренний конфликт уменьшается. Если же личность 
вообще не отождествляет себя с совершенным ею поступком (например, если 
поступок был анонимным, совершен по принуждению или при коллективных решениях, 
когда мера индивидуальной ответственности не ясна), когнитивного диссонанса 
может вовсе не быть, и как только внешний нажим ослабевает, человек 
возвращается к своей первоначальной позиции. 
Кроме того, существенно, добивается ли субъект извинения или оправдания. 
Человек, ищущий извинения, пытается уменьшить меру своей ответственности за 
происшедшее, отрицая свое участие, ссылаясь на внешнее давление ("Меня 
заставили") или на психологические резоны ("Я был не в себе"). Тот, кто хочет 
оправдать себя, обычно признает свою ответственность, но пытается преуменьшить 
отрицательные последствия действия ("Ничего страшного не произошло" или "Они 
это заслужили"). Остается открытым и вопрос, насколько искренни подобные 
заявления, не рассчитаны ли они на публику и т.д. и т.п. [13] 
В плане нашей темы интересны не конкретные эксперименты и их интерпретация в 
свете той или иной специальной теории сами по себе, а стоящая за ними 
этико-философская проблема принципиальных границ поведенческого 
экспериментирования. Социальное поведение всегда включает какие-то элементы 
"представления". Но, думая обмануть других, люди очень часто обманывают сами 
себя, причем весьма трагически. Герой антифашистского романа Клауса Манна 
"Мефистофель", по которому венгерскими кинематографистами снят фильм, 
воображает, что сотрудничество с гитлеровцами откроет перед ним новые 
творческие возможности и позволит спасти какие-то элементы немецкой культуры. 
Но это – самообман, за которым неминуемо следует политическое и творческое 
банкротство. Точно так же и Рыбак из повести Василя Быкова "Сотников" и снятого 
по этой повести фильма "Восхождение" (режиссер Л.Шепитько), думая, что сумеет 
перехитрить врагов и спасти жизнь ценой небольших компромиссов, в 
действительности становится палачом, совершает шаг, откуда пути назад уже нет. 
Как же осознать роковую черту, критический рубеж, отделяющий взлет от падения, 
подлинное значение которого проясняется только постфактум? В одиночку человек 
еще мог бы уклониться от принятия каких бы то ни было решений. Но человек не 
один. Ценности, с которыми он отождествляет свое "Я", неразрывно связаны с 
существованием какого-то "Мы". И это одновременно упрощает и усложняет проблему.