никому не отдадут друг друга. Как человек рождается для одной жизни, так и она 
для одной смерти, как он, не научившись жить раньше, сплошь и рядом живет как 
попало, не зная впереди себя каждый новый день, так и она, неопытная в своем 
деле, часто делает его плохо, ненароком обижая человека мучениями и страхом. Но 
про себя старуха знала, что смерть у нее будет легкая" [58]. 
Для современного горожанина подобная установка нетипична. Активная и суетная 
жизнь плохо совместима со стоически-созерцательным отношением к смерти. Но 
индивидуальные различия и в этом случае, по-видимому, перевешивают 
социально-культурные. М.М.Зощенко, специально занимавшийся этой проблемой, 
приводит длинный перечень знаменитых людей, которые – кто всю жизнь, а кто 
перед ее концом – переживали мучительный страх смерти, царь Михаил Федорович, 
императрица Елизавета Петровна, Потемкин, Гоголь, Глинка, Мопассан, Блок. А 
рядом люди, принимавшие мысль о смерти и самое смерть спокойно, Ломоносов, 
Суворов, Талейран, Репин, Л.Н.Толстой (хотя последний в молодости очень боялся 
смерти). По мнению Зощенко, счастье этих людей в том, что мысль о смерти не 
была для них неожиданной. "Они видели в смерти естественное событие, 
закономерность все время обновляющейся жизни. Они привыкли думать о ней, как об 
обычном конце. И поэтому умирали так, как должен умирать человек, – без 
растерянности, без паники, с деловым спокойствием" [59]. 
Но, соглашаясь с этим суждением, нельзя не вспомнить, что бывает разная смерть: 
угасание старого человека – не то же самое, что смерть юноши; гибель на поле 
боя – нечто иное, чем смерть от болезни; героическая, жертвенная смерть во имя 
великой цели – совсем не то же самое, что гибель от нелепой случайности, скажем 
в автомобильной катастрофе. К разным смертям невозможно относиться одинаково. 
Чересчур спокойное и не стоически философское, а "естественнонаучное" отношение 
к смерти кажется отчужденным (это не моя, не твоя, а чья-то совсем чужая, 
посторонняя смерть "вообще") и в силу этого безнравственным. Человек должен 
уметь с достоинством принимать свою смерть, но смерть другого – всегда трагична.
 Ведь "человек умирает не оттого только, что родился, жил, состарился. Он 
умирает от конкретной причины... Рак, инфаркт, воспаление легких – все это так 
же ужасно и неожиданно, как авария во время полета... Естественной смерти не 
существует: ни одно несчастье, обрушивающееся на человека, не может быть 
естественным, ибо мир существует постольку, поскольку существует человек. Все 
люди смертны, но для каждого человека смерть – это бедствие, которое настигает 
его как ничем не оправданное насилие, даже если человек покорно принимает ее" 
[60]. 
С еще большим основанием это можно сказать о старости. Хотя она естественна и 
неизбежна, человечество борется с нею, пытаясь не просто продлить наше 
долголетие, но и сделать его активным и по возможности счастливым. Это задача 
не только науки геронтологии и самих стареющих людей. Какими бы благополучными 
ни выглядели усредненные данные массовых опросов, старость – не радость. Старея,
 человек вынужден наблюдать, как уходят его сверстники и привычный ему стиль 
жизни, мир становится для него менее понятным, люди – чужими, да и сам он 
иногда кажется себе посторонним. 
Постараемся же помнить об этом. И не только из сострадания. Чужая старость – 
наш собственный завтрашний день и одновременно то вчера, на котором зиждется 
наше сегодня. 
Завершая наш очерк возрастного развития личности и ее самосознания, нельзя не 
признать, что он был фрагментарным. Но только ли недостаток эмпирических данных 
и теоретическая неразработанность психологии жизненного пути тому причиной? 
Если принять всерьез тезис, что личность – не система, а история, которая 
всегда многозначна и не завершена и смысл которой осознается ретроспективно, то 
любая общая схема развития самосознания от рождения до смерти может быть лишь 
формальной, имеющей только эвристическую ценность. Зная критические точки 
психофизиологического развития и логику социальных переходов, из которых 
складывается жизненный путь среднестатистического индивида данного общества, 
психология может предсказать и описать типичные для него нормативные кризисы 
развития. Но при этом фиксируется только характер, последовательность и 
взаимосвязь возникающих перед личностью вопросов. Всякий подросток спрашивает 
себя, кто он и кем он хочет и может стать. Всякий взрослый так или иначе 
определяет соотношение и иерархию своих социальных ролей и сфер 
жизнедеятельности. Всякий старик спрашивает себя, правильно ли он прожил свою 
жизнь. Но и постановка, и формулировка, и острота этих вопросов, не говоря уже 
об ответах на них, индивидуальны. И воспроизвести их может разве что 
индивидуальная биография или роман типа "Жизни Клима Самгина", "Будденброков", 
"Саги о Форсайтах" или "Семьи Тибо". 
Фрагментарность научных данных о возрастной динамике самосознания – лишь одно 
из бесчисленных следствий неисчерпаемости нашего жизненного мира. Поэтому 
оставим психологию развития и посмотрим, как складываются представления 
человека о себе, насколько они достоверны и какую роль в самосознании играет 
самоанализ. 
<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>> 



Глава третья
ПСИХОЛОГИЯ САМООСОЗHАHИЯ


"Я" в своем представлении