и мечтательным, чувствительным и рационалистичным. Для него в высшей степени 
характерно состояние, которое позже Ф.М.Достоевский назовет в "Идиоте" 
"двойными мыслями". 
Умер друг и соперник Жан Жака Клод Анэ. "На другой день я с самой глубокой, 
самой искренней печалью говорил о нем с маменькой; и вдруг посреди беседы у 
меня появилась низкая и недостойная мысль, что я наследую его гардероб, а 
главное – прекрасный черный костюм, давно мне приглянувшийся" [53]. 
Руссо-моралист отлично знает границу между добром и злом, но его психика с этим 
часто не считается: "Как только мой долг и мое сердце вступали в противоречие, 
первый редко одерживал победу... действовать против своей склонности было для 
меня всегда невозможно" [54]. 
Главное художественно-психологическое новшество "Исповеди" Руссо в том, что он 
изображает свое "Я", при всей его противоречивости, внутренне единым, 
последовательным и развивающимся. Отсюда и его повышенный интерес к детству и 
юности. Руссо первым подошел к осознанию их изнутри. Благодаря этому многие 
явления, казавшиеся современникам Руссо страшными и постыдными (импульсивное 
детское воровство, ложь, мастурбация и т.п.), стали понятнее и к ним начали 
относиться терпимее. Как точно заметил А. Моруа, "найдя у другого человека, и 
притом великого, те же желания, а иногда и причуды, которым читатель сам 
предается или которые по меньшей мере вводят его в искушение, он проникается 
доверием к самому себе..." [55]. 
За демонстративное выставление напоказ темных и постыдных свойств своего "Я" 
Руссо часто обвиняли в цинизме. Но Руссо преувеличивает значение этих фактов 
именно потому, что воспринимает и оценивает их в свете тех же самых жестких 
моральных критериев, что и его современники. Вызов, который он бросает обществу,
 – следствие внутреннего напряжения, преодолеть которое Руссо бессилен. 
"Я" Монтеня остается открытым и переменчивым. Говоря, что он сам создан своей 
книгой, Монтень имел в виду не только оставленный потомкам литературный образ, 
но и свою реальную "самость", изменяющуюся в итоге самоанализа. Руссо смотрит 
на себя ретроспективно и потому видит (или думает, что видит) первоэлементы и 
истоки своей личности. Зато его наличное "Я" представляется ему чем-то готовым, 
абсолютным, закрытым. Оно проявляется, но уже не изменяется. Уникальность 
оборачивается для него неизбывным одиночеством. "И вот я один на земле, без 
брата, без ближнего, без друга – без иного собеседника, кроме самого себя" [56].
 И даже гордая уверенность в исчерпывающем знании самого себя, которой 
открывается "Исповедь", сменяется горьким признанием: "...истинные и 
первоначальные побуждения, лежащие в основании большинства моих поступков, мне 
самому не так ясны, как я это долгое время воображал" [57]. Напряженная 
интроспекция позволяет философу выразить свои смутные и мучительные чувства, но 
отчетливого знания не дает. 
Эскалацию субъективности, начатую Руссо, продолжили романтики, создавшие 
настоящий культ эгоцентризма и интроспекции. Как ни спорны черты, границы и 
признаки так называемой "романтической личности", основные принципы 
романтического канона человека вырисовываются довольно отчетливо [58]. 
1. Человеческое "Я" есть нечто автономное, отличное от общества, культуры, 
убеждений, ценностей, короче – от всякого другого. 
2. Личность и общество находятся в состоянии постоянного и неустранимого 
конфликта друг с другом. Общество подавляет и нивелирует индивидуальность, 
включая ее в систему стандартных, безличных ролей и отношений (отчуждение). 
Всякий социальный успех человека означает поражение его как личности, а то, что 
кажется неудачей, оборачивается успехом. 
3. Индивид может спасти и сохранить свое "Я", только поддерживая отчуждение 
между собой и миром. Он должен постоянно уходить, скрываться от людей, 
изобретать для себя какие-то новые антироли, недоступные остальным. Это могут 
быть путешествия в отдаленные местности, уединенная жизнь в горах или на 
необитаемом острове или внутренние, психологические, путешествия – в прошлое 
или в глубь собственной психики. Но это обязательно должно быть нечто трудное, 
опасное, недоступное для других. 
4. Поскольку физическое пространство ограничено, наибольшую экзистенциальную 
ценность имеет внутреннее, духовное пространство, уход в себя. "Ты знаешь, я 
очень люблю говорить сам с собой. Я нашел, что самый интересный человек среди 
моих знакомых – я сам" [59], – писал С.Киркегор. 
5. Романтическая личность всеми фибрами души жаждет человеческого тепла, 
интимности, самораскрытия. Культ всепоглощающей любви и интимной страстной 
дружбы – неотъемлемые признаки романтизма. Но в силу общих законов отчужденного 
мира и (или) собственных психологических черт потребность романтика в 
интимности никогда не удовлетворяется; он всегда живет в состоянии одиночества, 
трактуемого одновременно как величайшее несчастье и как нормальное состояние 
всякой возвышенной души. 
6. Хотя человеческое "Я" – совершенно особая психическая и духовная реальность, 
оно множественно. Каждый человек заключает в себе множество разных возможностей 
и должен решить, какую из них признать подлинной. "Большинство людей подобно 
возможным мирам Лейбница, – писал Ф.Шлегель. – Это всего лишь равноправные 
претенденты на существование. Как мало таких, кто существует на самом деле" 
[60]. 
Трудности самореализации отчасти связаны с богатством и многогранностью 
личности. "Облик, в котором человек ходит перед нами, не содержит в себе ничего 
непреложного, сквозь этот облик может проглядывать совсем иной, с не меньшими, 
а то и с большими правами на осуществление... У Гофмана и других романтиков к 
каждому персонажу даны еще варианты его же: один вариант сбывшийся, что не