и дату смерти; нередко эта надпись дополнялась портретным изображением 
покойного в форме бюста или медальона. Гробница являлась не только предметом 
культа, но и средством передачи следующим поколениям памяти о покойном (слово 
"памятник" происходит от слова "память"). Раннее средневековье порвало с этой 
традицией. Приблизительно с V в. надгробные надписи и портреты исчезают, могилы 
становятся анонимными: важно лишь, чтобы тело было похоронено в освященном 
месте и с соблюдением надлежащих обрядов. В конце Х и особенно в XI-XII вв. 
положение снова меняется. На могилах знатных людей появляются сперва краткие 
надписи, указывающие имя и дату смерти покойного, позже они сопровождаются 
заупокойной молитвой ("Мир праху..."). В XIII-XIV вв. эпитафии становятся 
развернутыми, в них перечисляются звания и заслуги умершего, а надгробия 
украшаются изображениями, так или иначе напоминающими о его жизни. 
Последовательность этапов "открытия индивидуальности" в искусстве подчинена 
определенной общей закономерности, выявленной Д. С. Лихачевым при исследовании 
древнерусской литературы и искусства [24]. Сначала человек изображается как ряд 
поступков, которые, в свою очередь, интерпретируются в свете его социального 
положения. Затем (на Руси в XIV-XV вв.) раскрываются отдельные психологические 
свойства и состояния человека – его чувства, эмоциональные отклики на события 
внешнего мира и т.д. Эти психические состояния уже не вытекают полностью из 
сословной принадлежности, но и не складываются еще в единый характер; они 
существуют как бы сами по себе и осмысливаются в религиозно – этических 
терминах. И наконец, открывается внутреннее единство, связующее звено и 
производящая сила отдельных психических свойств – индивидуальный характер. 
Иначе говоря, отражение процесса индивидуализации в искусстве идет от 
восприятия нерасчлененного индивида в заданной ситуации к дифференциации его 
психологических качеств, которые затем интегрируются в единый внутренне 
последовательный образ, сохраняющий свою структуру независимо от меняющихся 
ситуаций. 
В изобразительном искусстве интерес к индивидуальности получает отражение в 
портретной живописи. 
В раннем средневековье портрет как жанр изобразительного искусства практически 
отсутствует. Человек, не отделявший себя от своих социальных функций и не 
ощущавший себя изменяющимся во времени, не нуждался в том, чтобы зафиксировать 
свой облик и состояние в определенный момент времени. Кажущееся "неумение" 
средневекового художника воспроизвести облик человека с индивидуальными, только 
ему присущими чертами было на самом деле выражением такого понимания сущности 
человека, которое подчеркивало не преходящие, а вечные, то есть родовые, 
признаки, только и имевшие ценность для средневекового художника. 
Книжные миниатюры и надгробия IX-Х вв. фиксировали сан лица, а не его 
индивидуальные черты. Так, изображения императора Оттона III (980-1002) на 
молитвенниках, одобренные им самим, рисуют его юным мечтателем, похожим на 
Христа, а на другом портрете он выглядит совершенно иначе. Любопытно, что 
иллюстратор аахенской рукописи, узнав в процессе работы о смерти государя, не 
стал переделывать портрет, а просто надписал под ним имя преемника Оттона 
Генриха II, хотя тот был гораздо старше своего предшественника [25]. Иными 
словами, образ не стал еще портретом. 
В XI-XII вв. скульптурные изображения индивидуализируются, они нередко делаются 
с посмертных масок; иногда сходство надгробия или бюста с оригиналом специально 
подчеркивалось. Тем не менее, разные изображения одного и того же лица часто не 
совпадают ни друг с другом, ни с литературными описаниями его внешности. Во 
Франции надгробие становится портретом только в середине XIV в. [26] 
Та же тенденция видна и в светской скульптуре. На рубеже XIII-XIV вв. 
французский король Филипп IV Красивый упрекал папу Бонифация VIII за то, что 
тот велел воплотить в своей статуе не общую идею папства, а собственную 
внешность. В XIV-XV вв. портретные статуи стали уже нормальным явлением. 
Все это говорит о постепенном развитии в позднем средневековье чувства 
индивидуальности и о повышении ценности человека как личности. Но каково бы ни 
было самосознание средневекового человека, он не перестал еще ощущать себя 
привязанным, принадлежащим кому-либо или чему-либо (своему сеньору, земле, 
общине, приходу). Чувство принадлежности давало ему прочную социальную 
идентичность, но одновременно ограничивало его индивидуальные возможности и 
мировоззренческие горизонты. Столь же непреодолима для него идея 
предопределения, охватывавшего все стороны и фазы его жизненного пути, начиная 
с факта рождения в определенном сословии и кончая духовным "призванием". 
Средневековый человек чувствует себя агентом, а не субъектом деятельности. И 
наконец, для него характерна нетерпимость к любым различиям и вариациям, 
нарушающим привычный, установленный от века порядок вещей. 
В восприятии средних веков индивид казался микрокосмом одновременно частью и 
уменьшенной копией мира. Макрокосм был организован иерархически, и такой же 
иерархической, состоящей из суммы элементов, представлялась и личность. 
Индивидуальное "Я" не было и не могло стать центром этой картины мира. В эпоху 
Возрождения "отношение переворачивается. "Человек есть модель мира", – сказал 
Леонардо да Винчи. И он отправляется открывать себя" [27]. 

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>> 



Глава четвертая
ОТКРЫТИЕ ИHДИВИДУАЛЬHОСТИ