вообще (самоубийство), из общественной жизни (монашество) или от связанных с 
нею горестей и разочарований (созерцательное "недеяние"). Не случайно мысль, 
что величайшие люди проходят по жизни незамеченными, часто повторяется 
индийскими философами. Так, Вивекананда считает Будду, Христа, которых знают, 
героями второго порядка по сравнению с более великими, о которых мир не знает 
ничего, которые проходят молча, ничего не добиваются, потому что знают истинную 
цену мысли [40]. 
Культура Востока дает много примеров своеобразного чередования нормативных 
канонов поведения, на основе разграничения внешней, официальной, и внутренней, 
духовной, жизни. Так, китайские поэты VIII-XII вв., которые были одновременно 
императорскими чиновниками, фактически жили в двух разных духовных измерениях. 
В служебной деятельности они оставались благонамеренными конфуцианцами, а в 
личной жизни и художественном творчестве – даосами или буддистами [41]. 
Характерен пример сунского поэта Су Ши (литературное имя – Су Дун-по). Будучи 
высокопоставленным чиновником, он, по-видимому, искренне исповедовал 
конфуцианские принципы самосовершенствования и управления людьми, пытался 
проводить административные реформы и т.д. Однако он осознавал ограниченность 
своих возможностей. Бывает время, писал он в трактате "Рассуждение о Чао Цо", 
которое "по видимости – покой и отсутствие неприятностей, а в сущности – 
неизмеримые неполадки", устранить которые чиновник бессилен, ибо, если начать 
энергично действовать, "поднебесная, привыкшая к покою, не поверит тебе". Су Ши 
считает себя "не нашедшим настоящего применения". Созерцательная философия 
даосизма и буддизма, подчеркивающая ничтожность и неподлинность всего 
преходящего, усматривает смысл жизни и утешение во внутренней сосредоточенности.
 
Поскольку историческая эволюция понятия личности и чувства "Я" рассматривается 
в нашей книге преимущественно на европейском материале, попытаемся сравнить 
"европейский" канон человека с японским. 
Почему именно с японским? Потому, что в Японии сложилась самобытная культура, 
достигшая высокой степени развития, а японское общество не назовешь 
"слаборазвитым", "недостаточно динамичным" или "недифференцированным". Важно и 
то, что выявлению и описанию японского национального характера посвящено много 
специальных исследований (в том числе – выполненных самими японцами), на 
которые можно опереться. 
В чем же состоит специфика японской модели человека? 
Новоевропейская модель человека утверждает его самоценность, единство и 
цельность; раздробленность, множественность "Я" воспринимается здесь как нечто 
болезненное, ненормальное, традиционная японская культура, подчеркивающая 
зависимость индивида и его принадлежность к определенной социальной группе, 
воспринимает личность скорее как множественность, совокупность нескольких 
различных "кругов обязанностей": долга по отношению к императору; обязанности 
по отношению к родителям; по отношению к людям, которые что-то для тебя 
сделали; обязанности по отношению к самому себе. 
Европейская философско-этическая традиция оценивает личность в целом, считая ее 
поступки в разных ситуациях проявлениями одной и той же сущности. В Японии 
оценка человека обязательно соотносится с "кругом" оцениваемо го действия. 
"Японцы избегают судить о поступках и характере человека в целом, а делят его 
поведение на изолированные области, в каждой из которых как бы существуют свои 
законы, собственный моральный кодекс" [42]. Европейская мысль старается 
объяснять поступок человека "изнутри": действует ли он из чувства благодарности,
 из патриотизма, из корысти и т.д., то есть в нравственном плане решающее 
значение придается мотиву поступка. В Японии поведение выводится из общего 
правила, нормы. Важно не то, почему человек так поступает, а то, поступает ли 
он соответственно принятой обществом иерархии обязанностей. 
Эти различия связаны, разумеется, с целым комплексом социальных и культурных 
условий. Традиционная японская культура, сформировавшаяся под сильным влиянием 
конфуцианства и буддизма, неиндивидуалистична. Личность выступает в ней не как 
нечто самоценное, а как узел частных, партикуляристских обязательств и 
ответственности, вытекающих из принадлежности индивида к семье и общине. 
Если европеец осознает себя через свои отличия от других, то японец реализует 
себя лишь в неразрывной системе "Я-другие", как "свою часть" или "свою долю" 
("дзи-бун"). Последняя не абстрактное субстанциальное "Я", она присутствует во 
внешних слоях личности, в ее конкретных отношениях с другими. Поэтому у японцев 
нет деления на "внутреннее" и "внешнее" и производного от него 
противопоставления чувств "вины" и "стыда". 
В свое время американский антрополог Р. Бенедикт определила японскую культуру 
как экстравертную "культуру стыда", в отличие от интровертной западной 
"культуры вины". Однако, согласно результатам психологического тестирования, 
японцы выглядят значительно более интровертными, нежели европейцы, и это 
соответствует ценностной ориентации их традиционной культуры. 
Японский филолог Мори Дзедзи образно сравнивал европейский тип личности с яйцом 
в скорлупе, а японский – с яйцом без скорлупы. "Яйцо в скорлупе" имеет твердую, 
лишенную эластичности внешнюю оболочку. Поскольку внутренность яйца защищена 
скорлупой, ее трудно разрушить. Зато, когда давление извне превосходит 
допустимые пределы, яйцо мгновенно лопается. Так как внутренняя часть заключена 
в скорлупу, каждое яйцо выглядит отдельным предметом, который можно автономно 
перемещать в пространстве и наделять собственным именем. Пыль, пристающая к 
гладкой и твердой скорлупе, не проникает внутрь и легко стирается. По внешнему 
виду невозможно распознать, не испорчено ли яйцо, но внешняя защита в известной 
мере предохраняет его от загрязнения. Напротив, "яйцо без скорлупы" мягко и