людей. "Потребность быть личностью" в такой интерпретации есть стремление 
продолжить себя в других, "обрести вторую жизнь в других людях, производить в 
них долговечные изменения..." [39]. 
Думается, что попытки перевести метафору "вклада" в строгие психологические 
термины, предпринимаемые независимо друг от друга некоторыми советскими и 
зарубежными психологами, имеют большое будущее, хотя это и сопряжено с 
трудностями. Прежде всего, встает вопрос о соотношении степени фактической 
"идеальной представленности" индивида в другом, его реальной значимости для 
других и его субъективных представлений о сущности и размерах своего "вклада". 
Не снимает эта концепция и проблемы множественности мотивационных блоков: в ком 
(или в чем) и как именно личность хочет быть представ. ленной? Предположение, 
что разные социальные мотивации производны от общей фундаментальной потребности 
индивида быть (или стать) личностью, слишком абстрактно, чтобы перейти к 
конкретным содержательным вопросам кто, где, когда? 
"Потребность в персонализации" может при более детальном анализе оказаться и 
потребностью в самораскрытии, и потребностью в объективации, и потребностью в 
признании. В первом случае главное – излить душу, поделиться своими 
переживаниями, "другой" же выступает как слушатель, реципиент. Во втором случае 
преобладает желание преобразовать другого, вложить в него нечто свое, уподобить 
его себе; в третьем случае – жажда похвалы, признания, подтверждения своей 
ценности. Желания физически продолжить свой род, оставить людям нечто ценное, 
что будет служить им и после смерти (посадить дерево, построить дом), или 
сохраниться в памяти людской – не синонимы, и их соотношение неодинаково у 
разных людей и в разных культурах. 
Потребность "продолжения себя в другом" может быть как альтруистической, так и 
эгоистической. Родительская любовь считается образцом бескорыстия, но подчас 
она отрицает за детьми право на собственный выбор. При этом руководствуются 
примерно такой логикой: я тебя породил, ты должен реализовать мои планы, мечты 
и иллюзии, а если ты делаешь не то или не так, значит, ты плохой, а моя 
собственная жизнь, которую я тебе посвятил, пошла прахом. "Инобытие в другом" 
оборачивается здесь крайним эгоцентризмом; "другой" выступает как объект, 
ценность которого определяется тем, насколько адекватно (а точнее, насколько 
лестно для моего самолюбия) он отражает, продолжает, выражает и подтверждает 
мое собственное бесценное "Я". Другое дело – субъектно-субъектное отношение, 
основанное на признании самоценности другого и его права на собственный выбор. 
Позволю себе пояснить мысль сугубо личным примером. Много лет я любовно и 
добросовестно преподавал в вузе, и эта роль была важным аспектом моего "образа 
Я". Мои лекции и семинары пользовались успехом, зато экзамены порой приводили в 
отчаяние: вместо аргументов и мыслей, в правильности которых, как мне казалось, 
я убедил студентов, то и дело приходилось выслушивать готовые формулы из 
учебников. Не видя своего "вклада" в головы студентов, я начинал считать свой 
труд – важную часть моей жизни бессмысленным. Сегодня я так не думаю. 
Психологическая наука раскрыла мне, что печатный текст учебника, прочитанный 
непосредственно перед экзаменом, почти всегда "перешибает" ранее услышанный 
материал. Лектор здесь бессилен. Но материал, наскоро выученный к экзамену, так 
же быстро забывается. Судить по экзаменационным ответам о долгосрочной 
эффективности преподавания наивно. Став старше, я понял и нечто более важное: 
неустранимую избирательность восприятия. Будучи студентом, я сам плохо слушал 
лекции, особенно общие курсы, предпочитая заниматься самостоятельно. Тем не 
менее я многому обязан своим учителям: у одного поражала логика, другой учил 
эрудиции, третий подсказал какую-то мысль. Я вспоминаю их с благодарностью. Но 
то, что взял у них я, для них самих было, возможно, не главным. Может быть, они 
хотели "вложить" в меня что-то другое, но не получилось, и это от них не 
зависело. Право выбора принадлежало мне. Почему же я огорчаюсь, когда мои 
собственные ученики поступают так же? 
Возможно, пример не совсем удачен. Могут сказать, что есть обязательные учебные 
требования, программы и пр. Разумеется! Но мы говорим сейчас не о безличных 
знаниях, а о "вкладе" одного человека в другого, где избирательность 
неустранима. Читая лекцию или публикуя книгу, никогда не знаешь заранее, кто и 
как на нее откликнется, поймут ли тебя так, как ты этого хотел, или иначе. 
Реальный читатель разнообразнее воображаемого собеседника, с которым автор 
ведет свой внутренний диалог. Понравиться всем невозможно, да и стремиться к 
этому нелепо. Старайся хорошо делать свое дело и быть искренним, но помни, что 
право выбрать или не выбрать тебя собеседником, а тем паче – другом принадлежит 
другим. 
Передать свое "Я" другому или полностью выразить его невозможно. "...Во всякой 
гениальной или новой человеческой мысли, или просто даже во всякой серьезной 
человеческой мысли, зарождающейся в чьей-нибудь голове, всегда остается нечто 
такое, чего никак нельзя передать другим людям, хотя бы вы исписали целые тома 
и растолковывали вашу мысль тридцать пять лет; всегда останется нечто, что ни 
за что не захочет выйти из-под вашего черепа и останется при вас навеки; с тем 
вы и умрете, не передав никому, быть может, самого-то главного из вашей идеи" 
[40]. – писал Ф.М.Достоевский. "В каждом из нас – целый мир, и в каждом этот 
мир свой, особенный" [41], – по-своему выражает ту же мысль Л. Пиранделло. 
Мы нередко пытаемся "вложить" в других то, чего нам самим не хватает, а самые 
ценные и важные "вклады" остаются неосознанными и неоцененными именно потому, 
что лежат на большой глубине. Однако самобытность не всегда оборачивается 
трагической некоммуникабельностью. Чаще всего это происходит тогда, когда сама 
личность чересчур монологична. Реальное "полагание себя в другом" двусторонний 
процесс, и, чем интимней и значимей контакт, тем больше взаимозависимость. Плач