по близкому человеку: "Как же я без тебя жить буду!" – звучит эгоистически: 
субъект вроде бы оплакивает не умершего, а себя. Между тем в этом плаче 
выражено признание зависимости от другого, оценка вклада другого в его жизнь, в 
отличие от еще более эгоцентрической формулы: "Как же вы без меня проживете?" 
Человеческие отношения большей частью асимметричны. Каждый из нас по отношению 
к кому-то является учеником, а к кому-то – учителем жизни. Но учение не просто 
передача формальных знаний или личного опыта. Личность – это путь человека, 
который всегда неповторим и оригинален. Указать другому его жизненный путь, 
раскрыть ему смысл его жизни невозможно. Это значило бы прожить жизнь за 
другого, вместо него. В том, что касается высших жизненных ценностей, научить 
другого нельзя, каждый должен учить себя сам, можно только помочь ему глубже 
понять окружающий мир и самого себя, стать самим собой, реализовав лучшее, что 
в нем есть. В отличие от претенциозных самозванцев, имеющих на все готовые 
ответы, мудрый учитель жизни не разрушает, а проясняет и созидает, помогая 
другому идти его собственным, а не своим путем. Недаром идеальные 
взаимоотношения ученика и учителя обычно символизируются как дружба. 
Метафора персонализации как "вклада" в другого правомерна, когда речь идет об 
обобщенном, абстрактном другом. Применительно к конкретному "ты" больше подошла 
бы метафора "приручение" (используем образное выражение из "Маленького принца" 
А. Сент-Экзюпери), обозначающее ситуацию, когда двое субъектов взаимно 
становятся друг для друга личностями, обретая каждый единственность и 
неповторимость, которыми они не обладали в качестве представителей рода, вида и 
т.д. 
В свете индивидуалистической философии, вроде экзистенциализма, единственным 
критерием "подлинности" или "неподлинности" поведения личности, а следовательно,
 и ее моральной ответственности является степень соответствия поступка 
внутренним убеждениям. Сами убеждения оценке не подлежат. "...Экзистенциализм, 
беспощадно строгий ко всем проявлениям малодушия и ко всем его рационализациям, 
оказывается предельно снисходительным по отношению к неведению. От 
экзистенциального обвинения почти всегда (а особенно в тех сложных случаях, 
когда речь идет о социальной ответственности) можно отделаться с помощью своего 
рода "когнитивного алиби": я, мол, не знал этого; я искренне верил в то, что 
внушали; я считал достоверным то, что все считали достоверным, и т.д. 
Представление о личности, из которого исходил Маркс, исключает подобные 
оправдания. Оно предполагает, что человек ответствен не только перед своими 
убеждениями, но и за свои убеждения, за само их содержание. Личность, которая 
по условиям своей жизни имела возможность для интеллектуального развития... 
обязана знать то, что возможно знать, что теоретически доступно для ее времени" 
[42]. 
В наши дни, когда реакционная пропаганда усиленно оболванивает людей, называя 
черное белым и извращая смысл всех социально-политических и нравственных 
понятий, четкое идеологическое самоопределение особенно необходимо. Выбор между 
миром и войной, демократией и фашизмом, гуманизмом и попранием элементарных 
прав человека насущное дело каждого. Выбор этот делается не в одиночку. Мое "Я" 
– плоть от плоти множества "Мы" – предков и современников, единомышленников и 
братьев по классу, на опыт которых человек опирается и которые, в свою очередь, 
в нем нуждаются. Эта связь "Я" и "Мы" прекрасно раскрыта в поэтической притче М.
М.Пришвина: 
"Лед крепкий под окном, но солнце пригревает, с крыш свесились сосульки – 
началась капель. "Я! я! я!" – звенит каждая капля, умирая. Жизнь ее – доля 
секунды. "Я!" – боль о бессилии. 
Но вот во льду уже ямка, промоина, он тает, его уже нет, а с крыши все еще 
звенит светлая капель... 
Капля, падая на камень, четко выговаривает: "Я!" Камень большой и крепкий, ему, 
может быть, еще тысячу лет здесь лежать, а капля живет одно мгновение, и это 
мгновение боль бессилия. И все же "капля долбит камень", многие "я" сливаются в 
"мы", такое могучее, что не только продолбит камень, а иной раз и унесет его в 
бурном потоке" [43]. 
Но человеческое "Я" не простая капля, оно обладает собственной волей и 
способностью различать добро и зло. Мы привыкли верить, что "человек только в 
том случае несет полную ответственность за свои поступки, если он совершил их, 
обладая полной свободой воли, и что нравственным долгом является сопротивление 
всякому принуждению к безнравственному поступку" [44]. 
Чтобы состояться как личность, человек должен мочь, сметь и уметь выбирать свой 
путь и принимать на себя ответственность. При всем многообразии его содержания 
и форм вопрос "Кто я?" сводится к трем: "Что я могу?", "Что я смею?" и "Что я 
умею?" Мочь – категория действенно-бытийная, она описывает диапазон объективных 
возможностей и выборов, очерчивающих потенциальные рамки деятельности человека. 
Сметь – категория морально-волевая, описывающая уровень его притязаний и 
нравственный потенциал. Уметь категория когнитивная, она описывает знания и 
навыки, с помощью которых он реализует возможности, заложенные в его жизненной 
ситуации и в собственной его природе. 
Но эти категории и вопросы различаются лишь в абстракции, в действительности 
они постоянно переходят друг в друга. Каков бы ни был объективный диапазон его 
возможностей, человек реально может только то, что он смеет и умеет, а смелость 
без умения так же неэффективна, как умение без смелости. 
Старая философско-этическая формула "Стань тем, что ты есть" не просто 
требование развить заложенные в тебе таланты. Апеллируя к собственной 
активности личности, она говорит ей: ты состоишься, станешь тем, чем можешь и 
должна стать, только если ты сама этого захочешь, сумеешь сделать правильный