ассоциативной связи между неприятными, мучительными для него переживаниями и 
той социальной средой, из которой исходят эти требования. Желание 
соответствовать ожиданиям коллектива, общества ослабевает, а желание уклониться 
от них, напротив, растет. Вследствие этого установки группы, на мнение которой 
подросток ориентируется, и его собственное поведение становятся все более 
антинормативными, а принадлежность к девиантной группе дает ему новые способы 
самоутверждения, позволяет максимизировать свое "Я" уже не за счет социально – 
положительных, в которых он оказался банкротом, а за счет социально – 
отрицательных черт и действий. Бывший минус становится в его сознании плюсом, в 
результате чего уровень самоуважения повышается. 
Разумеется, это не лучший и тем более не единственный способ избавиться от 
чувства своей неполноценности. "Высокое самоуважение" преступника большей 
частью проблематично, в нем много напускного, демонстративного. В глубине души 
он все-таки не может не измерять себя общесоциальным масштабом. Кроме того, 
компенсаторные механизмы самоуважения так же многогранны, как и сам "образ Я", 
и большей частью специфичны для той или иной ипостаси "самости". Например, 
сомнение в своей мужественности может побудить подростка начать курить или пить,
 и это повысит его мнение о себе как о "крепком парне", но данный сдвиг не 
обязательно распространится и на другие его самооценки. 
Как видим, здесь завязан целый клубок психолого-педагогических проблем. 
Учителя и родители часто любой ценой стараются "замкнуть" самоуважение ребенка 
на учебной успеваемости, не принимая во внимание его достижений в других сферах 
деятельности. Но тем самым они придают его жизненным целям и его самосознанию 
опасную односторонность, которая в случае неудачи в учебе может обернуться 
долгосрочным чувством личной неполноценности, потенциально чреватым 
психопатологией. Особенно важно учитывать фактор самоуважения при 
воспитательной работе с так называемыми трудными подростками. 
Второй, значительно менее исследованный внутренний мотив – потребность в 
постоянстве, устойчивости "образа Я". Поскольку, как было показано выше, 
реальная степень постоянства личностных черт у разных людей различна, их 
представления о своей изменчивости также варьируются. 
Одни охотно признают свою изменчивость. Р.Роллан писал в своих воспоминаниях: 
"Когда через сорок лет перелистываешь сокровенный "Дневник" своей юности, часто 
изумляешься: там находишь человека, о существовании которого уже успел забыть. 
Он кажется совсем чужим... Я вижу перед собой странного мальчика, носящего мое 
имя и похожего – нет, не на меня (я не узнаю в нем себя!), а на кого-то другого,
 мне знакомого... Кто же он?" [30]. 
Другие люди склонны скорее преувеличивать, чем преуменьшать постоянство своих 
черт. 56% 13-17-летних подростков, описывая свое нынешнее "Я" и то, какими они 
были 3-5 лет назад, нарисовали практически один и тот же образ; существенные 
изменения в себе признали лишь четверть опрошенных [31]. Чувство личного 
постоянства характерно и для большинства взрослых и пожилых людей. 
Даже самые изменчивые, непредсказуемые индивиды склонны считать свое поведение 
вполне последовательным [32]. Люди гораздо легче воспринимают и лучше 
запоминают информацию о себе, которая соответствует их "образу Я", нежели ту, 
которая с ним расходится. А люди, признающие свою изменчивость, кажутся хуже 
социально приспособленными и более тревожными, чем те, которые особых изменений 
в себе не замечают, причем это верно как для подростков, так и для взрослых. 
Спор о стабильности или, наоборот, пластичности рефлексивного "Я" нередко 
основан на подмене понятий. Частные самооценки, локальные, специализированные 
"образы Я" действительно весьма изменчивы. Но их изменение не означает общего 
изменения "Я-концепции", составляющей ядро личности. Ситуативные сдвиги в 
"образе Я" исчезают так же быстро, как и появляются. Информация о себе, 
расходящаяся с собственными представлениями субъекта, принимается во внимание и 
всерьез учитывается только в том случае, если субъект не может отвергнуть и 
обесценить ее. И хотя возрастной период стабилизации представлений о себе 
проблематичен, "образ Я" взрослого человека (начиная с 25 лет) отличается 
высоким постоянством и мало изменяется вплоть до глубокой старости. При этом 
самооценка и оценка человека близкими ему людьми (например, супругом) нередко 
бывают сходными. 
Большей частью мотивы самоуважения и последовательности "Я" совпадают. Но как 
объяснить случаи, когда личность упорно лелеет отрицательный "образ Я", 
отказываясь прислушиваться к положительным суждениям о себе? Это противоречит 
теории максимизации "Я" и дает аргументы в пользу теории когнитивной 
последовательности, в свете которой поддержание существующих представлений о 
себе для личности важнее, чем ее оценочный тонус. Думается, однако, что 
противопоставление когнитивных и мотивационных факторов в этом случае, как и в 
других, неправомерно. 
Человек с пониженным самоуважением ценит положительные отзывы выше и страдает 
от отрицательных отзывов даже сильнее, чем тот, кто уверен в своих достоинствах.
 Но он склонен меньше доверять положительным оценкам. Причем, как это ни 
парадоксально, самоуничижение часто бывает средством поддержания самоуважения. 
С одной стороны, отказываясь пересматривать общее самоуважение в свете частной 
положительной информации, субъект как бы утверждает этим свою честность (пусть 
другие хвалят меня, но я-то знаю, что это незаслуженно). С другой стороны, 
сохранение негативного "образа Я" уберегает и от риска новых проверок и 
испытаний в столкновении с реальностью. Таким образом, индивидуально-личностные 
черты (готовность бороться, преодолевать трудности или, напротив, склонность 
уходить, тушеваться) снова переплетаются с социально-психологическими 
(ценностные критерии самоуважения).