Интроспекция 
Внелогическое 
Переживание 
Изменчивое 
От себя к другому 
При всей условности этой оппозиции она весьма существенна. Наука, 
ориентированная на получение объективного знания, содержательно отвечает лишь 
на первый вопрос, предоставляя второй индивидуальному усмотрению. Но этот 
интимный, личный поиск также опирается на определенные философско-этические 
предпосылки, тесно связанные с нормативным миром культуры. Если древнегреческая 
философия устами Аристотеля вопрошает "Что такое человек?", то веданта или 
дзэн-буддизм предпочитают вопрос "Кто я?" А постановка вопроса во многом 
предопределяет и ответ. Поэтому содержательный анализ проблемы мы начнем не с 
индивидуальной психологии, а с изучения образа человека в истории культуры, 
чему и будет посвящена первая часть нашей книги. 
Каковы наиболее общие историко-антропологические и психологические предпосылки 
становления человеческой индивидуальности? Чем отличается нормативный образ 
человека в культурах Запада и Востока? Как ставилась проблема человека в 
античности и в средние века? Как изменились взаимоотношения личности и общества 
в буржуазную эпоху и как эти изменения отразились в языке, художественной 
литературе и изобразительном искусстве? В чем заключается "кризис человека" в 
современном капиталистическом обществе и какие альтернативы этому кризису 
предлагает марксистский гуманизм? Обо всем этом и пойдет разговор в первой 
части книги. 

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>> 



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ЛИЧHОСТЬ В ЗЕРКАЛЕ КУЛЬТУРЫ
Глава первая
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ ЛИЧHОСТИ


От особи к личности
Передо мною мир стоит 
Мифологической проблемой... 

А.Белый 
Как, когда и в связи с чем возникает личность и индивидуальное самосознание? В 
зависимости от принятых критериев ученые называют самые разные места и даты 
"рождения личности": в античной Греции; вместе с христианством; в европейском 
средневековье; в эпоху Возрождения; в эпоху романтизма и т.д. Однако история 
понятия или термина "личность" не совпадает с историей процесса становления 
человеческой индивидуальности. Кроме того, как подчеркивал В.И.Ленин, 
"абстрактное рассуждение о том, в какой зависимости стоит развитие (и 
благосостояние) индивидуальности от дифференциации общества, – совершенно 
ненаучно, потому что нельзя установить никакого соотношения, годного для всякой 
формы устройства общества. Само понятие "дифференциации", "разнородности" и т.п.
 получает совершенно различное значение, смотря по тому, к какой именно 
социальной обстановке применить его" [1]. 
Отдельные элементы индивидуального самосознания исторически складывались 
постепенно, и их диалектика составляет стержень всей социальной истории "Я", но,
 чем глубже в прошлое, тем скуднее источники этой истории и проблематичнее их 
интерпретация. По образному выражению С.С.Аверинцева, "интерпретатор стоит как 
толмач и переводчик в присутствии древнего автора и своего современника, в 
ситуации человеческого общения с тем и другим. Он вглядывается сквозь века в 
лицо древнего автора... Он смотрит в лицо своему современнику, встречается с 
ним глазами и берет на себя долг ответить по существу и без уверток: что же "на 
самом деле" означают и к чему сказаны слова древнего автора, окликающие нас из 
другой эпохи, из другого мира?" [2]. 
Дилетанты, обращаясь к древнегреческим трагедиям и полагая в простоте душевной, 
что древние греки думали и чувствовали в точности, как мы, свободно рассуждают 
о муках совести, "трагической вине" царя Эдипа и т.д. Специалист знает, что так 
делать нельзя, что древние отвечали не на наши, а на свои вопросы, ключ к 
которым он ищет в скрупулезном анализе текстов, этимологии и семантике терминов.
 Это действительно важно. Например, когда древнегреческий поэт Архилох (VII в. 
до н. э.) писал: "Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой, 
ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!" [3], то этот внутренний 
диалог не был чисто психологическим, но имел физический контекст: "сердце" и 
"дух" считались в то время самостоятельными живыми существами, с которыми можно 
было разговаривать не в переносном смысле, а буквально. 
Однако вряд ли можно полностью быть уверенными в историко-психологической 
достоверности теорий, основанных только на текстологическом анализе. Мы и 
сегодня описываем физические явления в терминах, заимствованных из житейской 
психологии, а душевные переживания – через физические процессы. Если будущему 
филологу достанутся от нашей эпохи тексты со словосочетаниями типа "Мое сердце 
полно любовью, оно разрывается от страсти" и больше ничего, не заключит ли он, 
что человек XX в. считал любовь объемной материальной силой, локализованной в 
сердце? История языка позволяет проследить эволюцию значений того или иного