|
Льдина к полюсу дрейфует,
А в кино
Парень девушку целует –
Влез в окно.
Кто из нас дурак, кто умный?
Что-то не соображу.
Он ее ласкает кудри,
А я в дизельной сижу.
Объясните вы мне, братцы,
Что от жизни лучше взять:
До утра ли целоваться
Иль геройски дрейфовать?
– Док, – смеется Костя, – переводи Веню на вегетарианскую диету. Бороться с
собой нужно, товарищ полярник, душить в себе темное начало секса.
– Не хочу бороться! – рычит Веня. – Что ни день, то мы должны бороться: со
своими недостатками, с огнем, пургой. А мне надоело бороться! Я к Наде хочу. Я,
может, счастливую семью построить желаю. Напечатаешь, док?
– Предлагаю поправку. – Костя поднимает руку.
– Какую?
– Добавь одну строку: «А я в дизельной сижу и на Дугина гляжу».
– Тьфу! Док, – стонет Веня, – почему я такой разнесчастный? Смотри, что она
пишет. Не все читай, только конец.
Я читаю: «… нежно целую глупого ежика».
– Ежика! – продолжает стонать Веня. – Тебя когда-нибудь называли ежиком, док?
– Нет! – завистливо говорю я. – Меня называли бегемотиком.
– К дьяволу! – Веня смотрит на часы, встает. – Запомните и запишите: Вениамин
Филатов с сего дня стал исключительно умный. Отныне он будет зимовать только в
своей квартире! Костя, не хочу просить Женьку, помоги солярку в емкость залить.
– Потопали, ежик, – соглашается Костя.
– Перетаскивай белье и спальник, – напоминаю я. – Жить будешь здесь.
– Это он называет жизнью… – бурчит Веня. Я их выпроваживаю и остаюсь с Махно.
Он разленился, большую часть суток торчит за печкой и бессовестно дрыхнет.
Хотите правду? Я ему завидую: спячка в полярную ночь – надежнейшее, самой
природой выдуманное средство самозащиты. Чтобы пес не покрылся толстым слоем
мещанского жира, я время от времени гоню его из домика, и тогда Махно долго
потягивается, мучительно зевает, скулит и смотрит на меня с невыразимым
упреком: «Чего я там не видал! Собачий холод, темень да сугробы». Счастливчик!
С его примитивными потребностями и неуязвимой нервной системой можно зимовать
всю жизнь, без гамлетовских вопросов и мировой скорби.
Я врач, и профессия обязывает меня видеть то, чего не видят другие. Кроме
Николаича, конечно: он тоже обязан и тоже видит.
В людях накапливается психологическая усталость. Можно назвать ее нервной,
духовной и какой угодно другой, но суть от этого не меняется. От физической
такая усталость отличается тем, что никто не знает рецепта, как ее снимать.
Одни только догадки, интуиция, поиски – словом, блуждание в потемках. Переверни
хоть гору ученых трудов – никто не знает, как ее лечить, полярную тоску.
Николаич, лучше любого врача понимающий в этих вещах, говорит: только
индивидуальный подход. Одного погладить по головке и позволить ему всплакнуть,
на другого наорать, третьего пристыдить, четвертого встряхнуть, как подушку,
пятому рассказать анекдот, а шестого так загрузить работой, чтоб перекурить
было некогда… Психологическая усталость и вызываемая ею полярная тоска не
выдуманное, а вполне реальное явление. Возникает она, как правило, в полярную
ночь, идет на спад с появлением солнца и потом вновь может возродиться в виде
нервной лихорадки в последний месяц зимовки, чтобы перехлестнуть через край,
если смена задерживается, – как тогда, когда нас не могли снять, со станции
Лазарев. Именно на эту тему я и сочинил диссертацию, каждая строчка которой,
как витиевато, но мудро заметил Веня, «написана чернилами, настоянными на наших
нервах».
В полярную ночь рано или поздно, но обязательно наступает минута, когда каждый
из нас терзает себя тем, что выразил в своих чеканных стихах мой длинноухий
друг. Исключения не типичны, и в расчет я их не беру. Вопрос не в том, что мы
думаем, а как себя при этом ведем.
Я сижу за столом и листаю свою диссертацию. Переворота в науке она не совершила
и шума особого не вызвала – рядовая исследовательская работа рядового врача,
таких работ в архивах уже пылится десятка два. Мне она дорога тем, что пережита,
ничего я в ней не выдумал, а полсотни цитат из великих первоисточников сунул
не столько для подтверждения своих выводов, ценность коих проблематична, а
для-ради большей учености – как принято. И язык ее достаточно суконный:
«Изучение состояния высших отделов центральной нервной системы полярников в
период зимовки свидетельствует о том, что в ходе зимовки происходят
определенные функциональные изменения… Следует указать на сокращение
продолжительности сна, угнетенность, повышенную раздражительность,
вспыльчивость, нарушения аппетита… Длительная изоляция от внешнего мира,
информационная недостаточность и связанная с ней искаженная оценка событий
вызывают, особенно в полярную ночь, возрастание вышеуказанных жалоб… « И прочее.
И до меня об этом сто раз писали и после меня писать будут.
На огонек заходит Груздев. Хотя с некоторых пор мы довольно часто общаемся,
всерьез надоесть друг другу еще не успели. Он по-прежнему держит «табу» на
|
|