начальство, он выжидательно поднял голову.
– В гости не пригласишь? – спросил Свешников.
– Только о том случае, – поколебавшись, сказал Груздев, – если оставите все 
металлические предметы, часы, одежду с молниями…
– … и коронки с зубов, – закончил Семенов. – Не пустит нас этот бюрократ, Петр 
Григорьич. Свешников кивнул, и Груздев, беспокойно следивший за намерениями 
гостей, облегченно вздохнул.
– Взял координаты? – спросил Свешников. – Дай-ка мне лучше карту… Сколько за 
сутки продрейфовали?
– Три с половиной километра, – ответил Груздев.
– … восемьдесят восемь градусов пятьдесят две минуты… – Свешников уставился на 
карту. – Ты, Георгий, еще в школу бегал, когда мы спорили о генеральной схеме 
дрейфа льдов Арктического бассейна. Я склонен думать, что в ближайшее время вас 
завернет не к Канадскому архипелагу, а в пролив между, Шпицбергеном и 
Гренландией. Был бы рад ошибиться, – тогда Льдина, быть может, уцелеет и новая 
смена прилетит на готовенькое. Всякое может случиться, но готовьтесь к тому, 
что вас вынесет в Гренландское море.
– А раз так, – продолжил Свешников, – ни новых домиков, ни оборудования, кроме 
двух дизелей, завозить на станцию нет смысла. Перебьетесь с тем, что есть.
– Я просил заменить магнитную вариационную станцию, – напомнил Груздев.
– Поставь дяде Васе дюжину пива, отремонтирует, – посоветовал Свешников. – 
Великий мастер! Еще Кренкель пошутил, что единственное, чего Кирюшкин не умеет,
 – это рожать, и то лишь потому, что этого не требуют интересы дела. К полюсу 
тебя несет, Сергей. Может, и повезет, пройдешь через точку, мы с тобой тогда 
самую малость отклонились, километров на тридцать – прошли примерно там, откуда 
Папанин начал свой дрейф. Ну, а магнитные наблюдения, Георгий? Скажешь сейчас: 
отметил прелюбопытное возмущение магнитного поля?
– Именно так, – серьезно подтвердил Груздев. – Вы же сами прекрасно знаете, мы 
проходим крупнейший район магнитной аномалии северного полушария!
– А вот почему она здесь, аномалия? – задумчиво произнес Свешников. – Не 
курские края, в глубь Земли не заглянешь… Рано или поздно, а мы должны будем 
создать геологическую модель земной коры под океаном, выявить все запасы 
полезных ископаемых на планете. В Антарктиде, сам знаешь, нашли немало, а 
когда-нибудь и сюда люди доберутся. Тогда и вспомнят, где Георгий Груздев 
определял аномалии… Ну, колдуй, пока солнце позволяет.
Груздев вновь склонился над теодолитом.
– Как он, оттаял? – спросил Свешников, когда они отошли от магнитного павильона.

– Не совсем, – ответил Семенов, – больше «играет в молчанку», как говорит 
Томилин. Но не жалею, что он здесь. Какая-то шестеренка в его мозгу явно 
завертелась в другую сторону: тянется к ребятам и даже зашел ко мне на огонек, 
чего никогда не случалось раньше.
– Наверное, с разговором о смысле жизни?
– Информация правильная, – подтвердил Семенов. – Думаю, его здорово когда-то 
тряхнуло.
– Возможно. Он скоро снова к тебе придет, точно говорю.
– Почему так думаете? – удивился Семенов.
– А вот это, извини, не скажу, секрет. – Свешников рывком открыл дверь 
радиорубки, – Здравствуй, Костя, эфирная душа! Это ты запустил Райкина во время 
пожара? Молодец, гореть надо весело! А это и есть твой помощник? Будем знакомы: 
Свешников.
– Шурик, – растерянно пролепетал Соболев.
– А по отчеству?
– Алексеевич.
– Рад познакомиться, Шурик Алексеевич. Женат?
– Нет, – еле слышно пискнул Соболев. – Мне всего двадцать лет.
– В двадцать лет у моего деда было трое детей! – грозно сказал Свешников. – 
Товарищ Семенов, зачем берете в дрейф старых холостяков? По возвращении 
немедленно жениться и доложить!
Соболев столь решительно замотал головой, что все рассмеялись.
– Ладно, погуляй еще нестреноженный, – смилостивился Свешников, – Костя, 
передашь по старому знакомству парочку радиограмм?
Перед обедом Свешников выступил в кают-компании, рассказал о делах института, о 
жизни антарктической экспедиции. Потом, отвечая на вопросы, много шутил, все 
смеялись, и он охотно смеялся, давно уже в кают-компании не было такого 
оживления.
Семенов же ловил себя на том, что слушает не очень внимательно и с волнением 
ждет разговора наедине, когда Свешников выскажет свое отношение ко всему, что 
произошло на станции. Внешние признаки свидетельствовали как будто в пользу 
того, что станцией он доволен и сильного разноса не будет, но Семенов знал, что 
Свешников принадлежит к тем людям, подлинные мысли которых отнюдь не отражают 
эти самые внешние признаки и которые высшей добродетелью руководителя считают 
умение владеть собой. И понимал, что одно дело – веселой общительностью и 
дружелюбием повысить тонус коллектива, внушить ему уверенность перед лицом 
надвигающейся полярной ночи, и совсем другое – выложить начальнику станции все, 
что он думает на самом деле об имевших место ЧП. Хотя со дня пожара прошло 
больше месяца, а Осокина ребята давно простили, Семенова не переставали терзать 
запросами, в которых порой чувствовались не забота или желание помочь, а 
недоброжелательность и скрытая угроза – Белов даже шепнул, что на станцию 
рвалась комиссия во главе с Макухиным, который своей бестактностью мог бы