морозы переваливали за восемьдесят, снился ему один и тот же навязчивый сон – 
брошенный тлеющий окурок; просыпался тогда в холодном поту, вставал и обходил 
помещение. На любой другой станции сгорит домик – перейдешь в другой, на любой 
станции, кроме Востока, там пожар – верная гибель. Саша и Андрей пошушукались, 
спелись и нашли для свихнувшегося начальника лекарство: ночным дежурным по 
станции назначать некурящего. Наверное, и в самом деле заглянули в темную дыру 
подсознания – кончились те сны…
Семенов встал, заглянул в зеркало – на него смотрел незнакомый ему человек с 
перекошенным, в волдырях, лицом, которое отнюдь не украшали обгоревшие ресницы 
и брови. Хорош! Родная мать не признает… Сочинять объяснительную записку 
решительно не хотелось – подождут, ничего не случится, столь ответственные вещи 
нужно делать на свежую голову. О, том, чтобы лечь в постель, он и думать 
боялся: коснешься лицом подушки – от боли до потолка взовьешься. Решил 
попытаться заснуть в кресле, которое Белов подарил, уселся поглубже, к мягкой 
его спинке осторожно прислонил затылок и прикрыл глаза.
Льдина горела.
Сначала вспыхнула дизельная. Промасленная и просоляренная, она пылала весело и 
страшно изогнувшимся под ветром факелом. И в первое мгновение Семенов никак не 
мог понять, то ли трещат ее стены, то ли это треск лопающегося льда. Но времени 
размышлять у него не было, так как на данную секунду главной опасностью были 
бочки, одни с соляром, другие с бензином, составленные у правой стены дизельной.
 Не раздумывая, он шагнул в озерко и по бедра в ледяной воде бросился туда.
– Берегись!
Откуда-то возникший Филатов откатил от стены бочку, она плюхнулась в воду. 
Задыхаясь от едкого дыма, Семенов выбрался наверх.
– Какие с бензином?!
– Берегись! – в исступлении орал Филатов, выдергивая из штабеля бочку.
Филатов, конечно, был прав: некогда разбираться, какие с бензином. Теперь они 
вместе орудовали у стены, в четыре руки выдергивали бочки и катили их в воду. 
Едкий дым застилал, ел глаза, но боковым зрением Семенов видел, как Бармин и 
Дугин, стоя в озерке, подтаскивали бочки, а другие откатывали их подальше.
– Эта с бензином!
Пламя лизнуло Семенову лицо, он отпрянул в сторону.
– Николаич! – услышал он плачущий голос Филатова. – Примерзла!
Отвернув лицо от огня, он подобрался к Филатову, и они вместе пытались вырвать 
бочку, которую уже хватало пробившимся из стены огнем. «Назад!» – чей-то 
неистовый крик. Бочка не поддавалась, в дизельной что-то рухнуло, стена 
пропустила сноп искр, и тут Семенов понял – не мозгом, а потрохами, кожей понял,
 что время вышло. Он ухватил Филатова за шиворот и поволок в воду. Филатов 
вырывался, сыпал ругательствами, но обоих уже подхватили люде и силой потащили 
за собой.
Мощный взрыв взметнул в небо гору черного пламени, и оно, подхваченное и 
разорванное на куски ветром, пошло гулять по Льдине, образуя ручьи, островки 
огня.
Льдина горела. Соляр, который призван дать станции тепло, энергию и жизнь, 
обрекал ее на гибель. Он залил, пропитал поверхность Льдины и широкой полосой 
огня стекал в озерко, снежницы, промоины и лунки. Горел лед, пылала вода, ветер 
швырял в лица людей черные хлопья сажи. Семенов болезненно поморщился, встал и 
прошелся по комнате. Глаза слезились, резь не утихала, и он хотел было 
позвонить Бармину, но раздумал: Саше, наверное, хватает забот с Филатовым. 
Спасибо, Саша, не потерял голову, спас бензиновые движки…
Семенов достал из аптечки марлевые тампоны, смочил их в чайной заварке и 
осторожно приложил к глазам. Вроде немного легче. Лицо – черт с ним, не в кино 
сниматься, глаза бы не повредило.
Можно ли было предотвратить тот роковой взрыв? Семенов еще раз подумал, 
тщательно проанализировал все обстоятельства и пришел к выводу: да, можно, если 
бы не та примерзшая бочка. От жары она лопнула, бензин взорвался и создал столь 
высокую температуру, что полопались и емкости с соляром. Будь под рукой лом или 
кирка… Вдруг Семенов понял, что его тогда толкнуло хватать Филатова и бежать 
без оглядки: раскаленный бок той самой бочки, раскаленный настолько, что 
вспыхнула промасленная Венина рукавица…
А в объяснении напишешь это? Недоверчиво улыбнутся, у страха глаза велики – 
скажут… Ну, такое обвинение вряд ли кто бросит, а что про себя подумают?
Несмотря на терзавшую его боль и мрачные мысли, Семенов улыбнулся: вспомнил, 
как на одной станции первачок разжигал непослушный газовый камин, плеснул в 
него бензин и в полминуты сгорела жилая палатка с раскладушками и личными 
вещами. Первачок был совсем зеленый, ребята его пожалели и попросили то дело 
замять. И акт был написан такой: пожар – дело рук медведя, следы которого в 
изобилии петляли вокруг палатки. Видимо, медведь хотел в палатку заглянуть, 
дернул за меховой полог и опрокинул камин. Поверили тому акту или не поверили – 
другой вопрос, но первачок был спасен и в последствии очень неплохо отработал 
свой грех – Саша Бармин…
Основная часть бочек с топливом находилась в отдаленном месте, и теперь, когда 
дизельная взорвалась, главных опасностей оказалось две.
Ветер нес, швырял в сторону кают-компании жар и пылающие осколки, и половину 
людей Семенов оставил здесь с наказом поливать стены водой и из огнетушителей. 
А остальных повел к сугробу, куда стекал ручей горящего соляра. В сугробе, 
накрытом брезентом, находились баллоны с кислородом, ацетиленом и пропаном, и, 
если они взорвутся. Льдина взлетит на воздух, как корабль, в пороховой погреб 
которого попал снаряд.