скандалом: авторитетное жюри в лице Бармина присудило самому себе первый приз – 
бутылку шампанского, за версию, согласно которой Кореш был пришельцем из 
космоса.
В Арктике, однако. Кирюшкин был знаменит не только благодаря высоким 
профессиональным качествам. В войну, когда людей, казалось, уже ничем не 
удивишь, с Кирюшкиным произошла история, которая, с одной стороны, сделала его 
имя известным, а с другой – могла дорого ему обойтись. В 1943 году к Скалистому 
Мысу подошла немецкая подводная лодка. Некоторое время немцы изучали через 
перископ распорядок дня на станции, смену постов и прочее, а потом произвели 
вылазку, сняли часового и взяли в плен весь состав. Но, поскольку начало 
штормить и попасть на лодку три дня было невозможно, людей заставили работать, 
а радист под дулом пистолета передавал метеосводки, будто ничего не случилось 
(среди немцев был знающий русский язык). В один из этих дней на станцию 
возвратился с упряжкой Кирюшкин, который еще до прихода немцев уехал на 
промысел, в бухту Воздвиженскую, за мясом. Наши его предупредить не сумели, под 
прицелом были, и Кирюшкин, войдя в помещение, попал в лапы трех солдат. 
Попытался было вырваться, но его так огрели прикладом, что он чуть не сутки 
провалялся с гудящей головой. Между тем шторм кончился, немцы переправили 
пленных на лодку, забрали на станции все, что оказалось там ценного, и 
заставили Кирюшкина возить на собаках. Не одного, конечно, – под охраной не 
спускавшего с него глаз автоматчика. Сделал Кирюшкин несколько заездов к 
подводной лодке, чувствуя на спине ствол автомата, и все-таки нашел свой шанс. 
Собаки в упряжке передрались, он стал их разбирать, а немцу холодно, начал 
подпрыгивать и руками махать, чтоб согреться. Здесь-то Кирюшкин и улучил 
момент: сделал резкий выпад, сбил немца с ног, гикнул собакам – и был таков! 
Немец опомнился и дал из автомата очередь, но сумел лишь поранить трех собак: 
упряжка нырнула под уклон и скрылась из виду. Немец оказался настырный, побежал 
следом, а раненые собаки взбесились от боли, и упряжка спуталась в клубок. 
Тогда Кирюшкин скинул сапоги, шубу и в одном ватном костюме, босиком бросился в 
тундру, а когда увидел, что преследователь отстал, то отрезал рукава от ватника,
 надел на ноги и так добрался до промысловой избушки. Пришел в себя, отдохнул и 
вернулся на станцию. Там уже было пепелище, немцы на прощание все сожгли, 
остался лишь ветряк – бензина, видно, на него не хватило.
Станция пропустила несколько сроков, не выходила с Диксоном на связь и оттуда 
прилетел самолет. Кирюшкина вывезли, он рассказал все, как было; после войны 
вернулись из Норвегии пленные, подтвердили…
– Хорош чай, только у тебя и попьешь такого. – Семенов допил, отставил стакан.
– Ты повару скажи, чтоб не жался, мне много чаю нужно.
– Скажу, – кивнул Семенов. – Не скучаешь, дядя Вася?
– Скучает лодырь, которому время девать некуда, – проворчал Кирюшкин. – Ночью 
медведица с двумя огольцами в торосах шастала, не слышал? Ледник с мясом 
унюхала, ракетами отогнал.
– Ушла?
– Кто ее знает, придет, небось, если тюленя не добудет. Здоровая, метра под два 
с половиной, не тот несмышленыш, которого Груздев с руки кормил. Вели ребятам 
карабины пристрелять, не чищено оружие, сплошная ржа. Такая зверюга шутки 
шутить не будет.
Семенов чуть покраснел – вспомнил, что давно не прикасался к нагану, даже в 
ствол не заглядывал. За такое Георгий Степаныч шкуру бы спустил.
– Сегодня же прикажу, – пообещал он.
– И повара в одиночку к леднику не пускай, пусть дежурный или твой доктор 
сопровождает. – Кирюшкин засмеялся. – Ему и карабина не надо, любому зверю 
голову набок свернет. Не клизмы ему ставить, а в лесоповале бригадирить, очень 
аккуратная комплекция. Это он на станции Восток Андрея с площадки вытащил?
– Он. Откуда знаешь?
– А оттуда. Андрей, не о пример тебе, не только в праздники отписывался. Я 
много чего знаю, у Андрюхи времени хватало не забывать стариков.
– Какой ты, дядь Вася, старик.
– Пятьдесят шесть, милый, полярная пенсия давно выслужена. Да, хотел я тебе 
сказать, насчет моих…
– Недоволен?
– Почему недоволен? Работящие, железо понимают, с дизелем на «ты». Пацаны 
стоящие – если каждый врозь.
– А вместе?
– Помнишь, Степаныч говорил: «Двум медведям в одной берлоге не ужиться»? Не 
любят они друг, друга. Не то, чтобы лаются, не было такого, а взгляды подмечал 
– косые. Причина есть?
– Наверное, есть, только и я не все знаю,
– Уж не ты ли причина?
– Почему так думаешь?
– А потому. Как ты Женьке поулыбаешься, Вениамин злой на весь свет ходит. Ласка 
не деньги, ты уж ее не экономь, с собой не возьмешь и по завещанию не оставишь.
– По заказу не улыбаешься, дядя Вася. А вообще как они?
– Правду?
– Правду.
– Механик Евгений покрепче, кроме как на дело мозги не тратит. Звезд с неба не 
хватает, но малый упорный. А у Вениамина полет повыше, он не только в дизеле – 
в жизни копается. Скажу тебе так: в ученики, пожалуй, взял бы первого, в зятья 
– второго.
– А в дрейф?