или хотя бы найти взлетно-посадочную полосу для двух самолетов АН-2, которые 
везет в ремонт…
Люди на берегу замерли в ожидании, решается их судьба.
Однако у «Оби» исчерпаны запасы топлива, его остается лишь столько, сколько 
необходимо для перехода к ближайшему порту. Почти месяц моряки штурмовали лед, 
чтобы выручить из беды товарищей. Но теперь выхода нет – нужно уходить, иначе, 
кончится топливо и «Обь» станет беспомощной в этих широтах, где в полярную ночь 
ее может погубить первый же ураган, первый же бродяга-айсберг…
«Обь» уходит, оставляя людей Семенова на вторую зимовку. Но – неожиданная 
удача! Капитан Самойлов находит айсберг, который по своим размерам и 
столообразной поверхности – идеальная взлетно-посадочная полоса. На айсберг 
выгружаются «Аннушки», летчики Белов и Крутилин вылетают на станцию Лазарев! Но 
– трудно отпускает Антарктида… Выясняется, что «Аннушка», пилотируемая 
Крутилиным, не исправна, она еле дотянула до Лазарева. Сделать ремонт на 
станции невозможно, нет нужных деталей, и едва не поседевший за время перелета 
Крутилин отказывается на своей машине возвращаться на «Обь»…
И все ж, вопреки всему, Антарктиде и на этот раз пришлось отпустить своих 
пленников.
С большинством персонажей первых двух частей цикла читатель «Роман-газеты» и 
встретится в предлагаемой ему повести. Мне остается лишь добавить, что ситуации,
 в ней происходящие, имели место в Арктике, и я навсегда сохранил глубокое 
уважение и симпатию к людям, которые без всякой показной бравады, скромно и в 
высшей степени мужественно делали свое далеко не простое и не безопасное дело.
И если читатель проникнется к этим людям такими же чувствами, я буду считать 
свою задачу выполненной.



ВЫБОР ЛЬДИНЫ

Кто сказал, что Северный Ледовитый океан однообразен и угрюм? Разве может быть 
таким залитый весенним солнцем кусок земного шара? Протри глаза, и ты увидишь 
дикую, необузданную красоту страны вечных дрейфующих льдов. Какая же она 
однообразная, чудак ты этакий, если весной у нее полно красок! А вымытые желтые,
 лучи солнца, извлекающие изо льда разноцветные снопы искр? А просторы, 
необъятные и нескончаемые, каких больше нет на свете?
Сколько ни летал Семенов над океаном, столько не уставал им любоваться. Не то 
чтобы любил его, нельзя любить поле боя; просто любовался – и все. Знал ведь, 
что эта красота обманчива, что на спокойном и улыбчивом лице океана может вдруг 
возникнуть – нет, обязательно возникнет! – грозный оскал. Но все равно 
любовался. Появлялось на душе какое-то умиротворение, даже не умиротворение, а 
скорее ожидание чего-то необычного, возвышенного, и за это небудничное чувство 
Семенов был всегда благодарен океану.
Обласканный щедрым солнцем океан с высоты казался приветливым и гостеприимным: 
спаянные одна с другой льдины с грядами игрушечных торосов по швам, покрытые 
нежно-голубым льдом недавние разводья, забавно разбегающиеся в разные стороны 
темные полоски – будто гигантская декоративная плитка, по которой 
озорник-мальчишка стукнул молотком. Так казалось до тех пор, пока самолет не 
стал снижаться. С каждой секундой океан преображался, словно ему надоело 
притворство и захотелось быть самим собою: гряды торосов щетинились на глазах, 
темные полоски оборачивались трещинами, дымились свежие разводья, а гладкие, 
как футбольное поле, заснеженные поверхности сплошь усеивались застругами и 
ропаками.
Декоративная плитка расползалась, обман исчезал.
ЛИ-2 делал круги, как ястреб, высматривающий добычу. Сидя на месте летного 
наблюдателя, Семенов молча смотрел вниз.
– Садимся, Кузьмич? – спросил штурман.
– Сядешь тут… как без штанов на елку, – проворчал Белов. – Посмотрим ее еще 
разок, Серега?
Семенов кивнул. С минуту назад промелькнула льдина, которая могла оказаться 
подходящей; могла – не более того, ибо взгляд сверху – в данном случае 
поверхностный взгляд, он берет вширь, да не вглубь, льдину следует именно 
прощупать руками, чтобы понять, на что она годна. На ней целый год будут жить 
люди, и поэтому выбирать ее нужно так, как в старину выбирали место для 
городища: чтобы и жить было вольготно и от врага защищаться сподручно. Это с 
виду они все одинаковые, на самом деле льды бывают такие же разные, как земли. 
Льдина для станции, мечтал Семенов, должна быть два на три километра и овальной 
формы: такие легче выдерживают сжатие; вся из многолетнего льда, я вокруг льды 
молодые – при сжатиях будут принимать первый удар на себя, вроде корабельных 
кранцев; из цельного льда – это очень важно, ибо если льдина образована из 
смерзшихся обломков, доверия к ней нет и не может быть: начнутся подвижки – и 
расползется, как лоскутное одеяло. Впрочем, припомнил Семенов, и такая 
идеальная льдина не дает никаких гарантий, все зависит от силы сжатия, течений, 
ветров и многих других факторов, которых человек с его еще малыми знаниями 
предусмотреть не может. Случается, что и самая замечательная льдина хрустят и 
лопается, как наморозь в колодце, когда в него опускаешь ведро…
– Жилплощадь занята, – поведал Белов. – Нас здесь не пропишут.
Не обращая внимания на самолет, по льду шествовал медведь. Когда-то Семенова 
удивляло, что медведи зачастую не реагируют на оглушающий гул моторов, но поток 
он понял, что Арктика приучила своих обитателей к звукам лопающихся льдов и