виноват! Жизнь наша перевалила через экватор, к этому возрасту нормальные люди 
обычно достигают того, на что способны, мирно живут себе и «возделывают свой 
сад», работают, любят жен и ласкают детей. А мы с тобой и недолюбили, и 
недоласкали, и самое горькое, что нам не дано уже этого наверстать.
– Ты прав, – спокойно проговорил Гаранин. – Но раз уж повел такой разговор – 
бери шире, Сергей. Да, мы в самом деле недолюбили и недоласкали. Зато нам дано 
другое…
– Говори, я слушаю.
– Острота ощущений. Нам всего достается вдвойне. Если прощание – это 
концентрированная грусть, то встреча – сжатая, как энергия взрыва в гранате, 
радость. Ожидание счастья – тоже счастье, друг мой.
– Мне этого уже мало.
– Мне тоже.
– Ты противоречишь самому себе.
– Вся наша жизнь – клубок противоречий, Сергей…
– Чему ты улыбаешься?
– Так, картинка детства… Не думай, что ухожу от разговора, наоборот… Этого, 
кажется, я тебе не рассказывал. В школе, в географическом кружке, помнится, мы 
выбирали себе меридиан. Ну, нечто вроде самодеятельной игры. Каждый, кто выбрал,
 начинал жить по законам своего меридиана. В соответствии с этим исчислялись 
дни, часы, времена года. Я, например, вопреки логике долгое время жил, опережая 
действительность на несколько часов в день и на целый сезон в году. Никакая 
сила в мире не могла тогда убедить меня в обратном. Так, наверное, и в жизни. 
Человек однажды делает выбор, и уже ничто не может изменить его судьбу. Я 
выбрал и теперь не могу да и не хочу жить иначе… А ты что?
– Вспомнил одного юнца, – улыбнулся Семенов – Прилетел он на полярную станцию, 
представился начальнику. Тот спросил: «Арктику знаешь?» «А как же, – гордо 
прощебетал юнец, – два месяца был на практике!» Рядом с начальником стоял один 
метеоролог…
– И начальник спросил его, – подхватил Гаранин:– «А ты, Андрей Арктику знаешь?» 
«Что вы, Георгий Степаныч, я здесь всего три года!»
– Тогда начальник поведал юнцу одну великую истину, – продолжал Семенов. – Он 
сказал: «Слышал? Арктика – она как любимая женщина: думаешь, знаешь каждую ее 
привычку, каждую прихоть, а она вдруг откалывает такое коленце, что только в 
затылке почесываешь!»
– Цитируешь точно, – кивнул Гаранин. – Не пойму только, к чему.
– К тому, что прожили мы вместе полжизни, а я лишь сегодня узнал, что ты 
фаталист.
– А ты?
– Я?
– Да, ты. Точно такой же фаталист. У меня был меридиан, у тебя – другая игрушка.

– Какая? – удивился Семенов.
– Девичья у тебя память, Сережа. Однажды в доме Семеновых заночевал охотник и 
забыл компас, стрелка которого всегда показывает на север.
– Да.
– А ты говоришь: противоречу самому себе… В этой стрелке все дело, она вечно 
зоват нас туда, где мы будем грустить. Но это нам только кажется, Сережа; 
возвращаясь, мы понимаем, что и не грустили вовсе, потому что работали, ждали и 
мечтали. Мы просто уходили в сказку и возвращались из нее. Вот и Сириус на 
Востоке… Я ведь не случайно о нем… В ту ночь, когда мы уставились ошалело на 
отметку восемьдесят восемь градусов, я, помнишь, осгался на метеоплощадке, мне 
хотелось хотя бы минуточку побыть одному. Сириус был чист, как вымытый, 
огромный и потрясающе прекрасный в прозрачном небе. И меня пронзило откровение: 
человек, увидевший однажды такую звезду, навсегда становшся ее пленником. Наши 
звезды нам светят здесь, Сережа, и нигде более. Если хочешь, смейся и обзывай 
меня лунатиком.
– Не знаю, что бы я делал без тебя.
– Жил бы по законам своего компаса, другого тебе на дано. Да и мне тоже.
– Почему никогда не рассказывал про звезду?
– Так ведь это сказка, – улыбнулся Гаранин. – Я под нее баюкал Андрейку. Хочешь,
 бери мой Сириус?
– Нет уж, застолблю за собой Южный Крест.
– Не жадничай, в нем целых пять звезд.
– Ну, а что? Всем по одной: мна, Вере, Наде, Алеше и будущему внуку.
– Что ж, уговорил. Бери.



Удачная попытка

Естъ в антарктической экспедиции такой обычай: считать зимовку начатой и 
вздохнуть спокойно только тогда, когда завершатся рейсы на Восток и возвратится 
из похода санно-гусеничный поезд. Но в эту экспедицию нужды в походе не было: 
все топливо на Восток поезд доставил еще в прошлом году, и оно мерзло там в 
цистернах нетронутое. Так что до начала декабря механики-водители будут 
ремонтировать, приводить в порядок «Харьковчанку» и тягачи и лишь потом 
отправятся в свой изнурительный поход – три тысячи километров по куполу 
Антарктиды в оба конца. Ну, а раз сейчас похода нет, то и нечего за него 
волноваться.