отталкивали в сторону, бросали кальмарницы с его места и подергивали их так, 
как это делал Владимир Степанович, но все напрасно: кальмар не шел, будто 
заколдованный! А Дрямов спокойно переходил на свободное место и с 
пунктуальностью, приводившей всех в бешенство, продолжал злодействовать. На 
глазах у изнемогающих от зависти товарищей он за полчаса выдернул штук двадцать 
кальмаров и, заявив, что ему наскучило это занятие, отправился спать. И 
правильно сделал, потому что с разных сторон доносились пожелания, самым добрым 
из которых было: «За борт колдуна!» И в самом деле, едва только Дрямов ушел, то 
здесь, то там стали раздаваться ликующие крики. Одного за другим таскал Саша 
Мягков, здоровенного, явно с полпуда вытащил радист Женя Бондаренко, своих 
первых в этом рейсе кальмаров поймали Ковтанкж и Ткаченко. Впрочем, Вадим 
Яковлевич незамедлительно раскаялся в этом, потому что кальмар, прощаясь с 
жизнью, выплеснул весь запас чернил. Ткаченко побежал стирать рубашку, и тут 
отличился я.
Кальмарная лихорадка продолжалась еще много дней, но ни до этой ночи, ни после 
нее никто не мог похвастаться такой редкостной добычей. Она официально 
запротоколирована, наделала много шуму, и я, не рискуя быть обвиненным в 
нескромности, констатирую железный и неопровержимый факт: мне выпало счастье 
поймать самого маленького кальмара в нынешнем сезоне. Более того, знатоки 
утверждали, что такого крохотного, в полторы спички длиной, лилипута они еще ни 
разу в жизни не видели и, по-видимому, вряд ли когда-нибудь увидят. Упиваясь 
своей славой, я в интересах справедливости пытался разделить ее с Колей 
Сарайкиным, под крик которого: «Тяните! Не оборвите леску, уж очень здоровый!» 
– и был пойман этот рекордный кальмар, но Коля великодушно отказался от своей 
доли. Так что слава досталась мне целиком.
Поначалу лихорадка вызывала у начальства серьезную озабоченность. Ранним утром, 
обходя судно, старпом хватался за голову: все палубы и борта были залиты 
чернилами, которые вырабатываются кальмарами в целях самозащиты и извергаются 
при крайней опасности.
– Стихийная сила! – Капитан беспомощно разводил руками. – Ничего не поделаешь, 
Артемий Харлампович, приказами эпидемию не остановишь. Помню, как– то проходил 
я на китобойце Яванское море, и несколько ночей подряд люди не спали – бегали 
от борта к борту с криками: «Смотрите, какая черепаха!», «Братцы, меч-рыба!», 
«Морская змея!» Потом привыкли, успокоились… Людям нужна разрядка, одними 
кинофильмами и вечерами отдыха не отделаешься.
Прими какие-нибудь меры для успокоения совести.
Меры были приняты, и охотники за кальмарами переселились на швартовую палубу, 
железное покрытие которой легко обмывалось из шланга забортной водой. Но, 
несмотря на такое ограничение, в следующую ночь был установлен абсолютный 
рекорд: добыча превысила тысячу штук! Теперь уже отмахнуться от кальмаров стало 
невозможно, такая добыча приобретала промысловое значение. Кончились наши 
пирушки при закрытых дверях – кальмаров было так много, что они пошли на общий 
стол. Мы ели их каждый день, вареных, пареных и жареных, и так пресытились, что 
начали ворчать: «Опять кальмары?
Сколько можно? Надоело». Тогда капитан приказал часть добычи заморозить про 
запас, и впоследствии мы щедро угощали посетителей судна этим экзотическим 
лакомством.
Отныне наши асы охотились только на крупных кальмаров, а мелочь просто 
выбрасывали. Однако гигантских головоногих нам увидеть не довелось. А легенд о 
них наслышались множество. Конечно, в чудовища размером с остров теперь никто 
не верит, но сведения о кракенах, кальмарах-великанах, вполне достоверны. Есть 
свидетельство одного норвежского капитана о двадцатиметровом кальмаре, который 
напал на судно и пытался его протаранить. Другие источники повествуют о 
чудовищах длиной до тридцати метров, а один кальмар был выброшен на берег и 
точно замерен: длина его оказалась восемнадцать метров, вес – восемь тонн. Вот 
вам и моллюски!



Пятна на солнце, радиозонды и переменная облачность.

Долгие месяцы готовились к эксперименту, прошли во имя него полмира, недели и 
дни считали, а час настал – и вроде бы ничего не изменилось. Поначалу я был 
даже разочарован: «крупнейший в истории», «не имеющий себе равных», 
«международный» и так далее Тропический эксперимент – а все осталось таким же 
будничным, разве что работы научному составу порядком прибавилось.
– А чего ты ждал? – удивился Вилли. – Сенсационных открытий, «зврик», потока 
поздравлений и вручения тут же, в море, Нобелевских премий? Ничего подобного не 
произойдет.
– То есть произойдет, но потом, – уточнил Генрих Булдовский. Мы сейчас добываем 
только руду, зато в огромном количестве. Вот вернемся домой, пропустим ее через 
фильтр научного анализа и электронно-вычислительные машины, и тогда…
– И тогда будем проворачивать дырочки в лацканах пиджаков! – оптимистически 
закончил Петя и щелкнул каблуками босоножек: – Разрешите представиться, 
Пушистов, лауреат премии имени Воробышкина!
– Накаркал… – с тихим ужасом упрекнул Вилли. – Он идет, спасайся, кто может!
Степенней походкой выдающегося ученого приближался Воробышкин. Интеллигентный и 
мягкий Вилли боялся его до паники. Мы, люди погрубее, могли в самый разгар 
очередного монолога повернуться и уйти, а Вилли обреченно оставался, испытывая 
адовы муки человека, вынужденного слушать невероятную чушь. Вчера с подозрением