– Ты забыл про кирки, – добавляет Женя. – Создавай, Валя, инициативную группу и 
уговори капитана искать необитаемый остров.
Пора заняться настоящим делом!
– Ну, готово? – входя, нетерпеливо спрашивает Генрих Булдовский.
Клады и КВН забыты, четверка москвичей погружается в работу.
Генрих готовится к своему завтрашнему выступлению на теоретической конференции, 
которое, как возвестил коллектив отряда синоптического анализа, «откроет перед 
человечеством новые горизонты»: получены любопытные данные о поведении 
атмосферы в малоисследованных районах Тихого океана. Я тихонько выхожу и 
сталкиваюсь с начальником радиостанции Леонтием Григорьевичем Братковским.
– Пишут, – отвечает он на мой немой вопрос. – Заходите на чашку чая, я сорок 
минут свободен.
Радист на судне – важная и влиятельная персона. Он знает больше, чем обычные 
люди, и это накладывает на его поведение особый отпечаток. Говорит радист 
лаконично, лицо его непроницаемо и в то же время столь значительно, что все 
убеждены: ему уже известна какая-то тайна. Обычно это так и бывает, потому что 
в море даже самая, казалось бы, пустяшная новость обретает особый смысл, а ведь 
новости бывают и далеко не рядовые. Малость-то, какая: ты обедаешь, а радист 
подходит и вручает тебе радиограмму, которую ты с лютым нетерпением ждешь две 
недели; ты бы и так ее получил часа через три-четыре, но этот знак внимания 
очень трогает и заставляет тебя проникаться особым уважением ко всемогуществу 
хозяина эфира.
Мы пьем чай, и я для «затравки» рассказываю Братковскому о том, что мы решили 
просить капитана менять курс и искать остров с пиратским кладом, для затравки – 
потому, что Леонтия Григорьевича надо расшевелить, и тогда он наверняка 
извлечет из своей памяти какую-нибудь историю.
– Лет двадцать назад я плавал на небольшом, стареньком – суд не, – по 
ассоциации вспоминает Братковский. – Шли мы проливом Лаперуза. В этот рейс нам 
дали нового старпома, и как раз была его вахта. Вдруг подходит к нему повариха, 
говорит: «Меняйте курс» – и удаляется. Старпом чуть не превратился в камень от 
такой наглости – ишь, какой капитан нашелся! – и осведомился у вахтенного 
матроса, не страдает ли повариха завихрениями. Тот ответил, что вроде не 
замечалось, и старпом решил отнестись к данному происшествию как к шутке. 
Вечером все идут на ужин – нет ужина! Капитан – поварихе: «Почему не 
приготовила, трам-там-там?» А она: «Вы не с меня, вы со старпома спрашивайте, я 
же ему говорила, чтоб менял курс!» Тут только старпом и узнал, что когда на 
камбузе разжигали печь, то штурман временно менял курс, чтобы ветер не мешал.
Мы пьем чай и беседуем о всякой всячине. Благословенный чай!
Если бы не этот любимый полярниками, моряками и летчиками напиток, я бы 
возвращался домой с полупустыми блокнотами. Как и на полярных станциях, чай на 
корабле не просто средство утоления жажды; «чаи гоняют» в свободное от работы 
время, и не в одиночку, а обществом, стряхивая с себя заботы и расковываясь; в 
эти минуты дружеского общения можно услышать столько интересных историй, что 
голова пухнет – не забыть бы чего. Меня потому и тянет к полярникам, морякам и 
летчикам, что и рассказчики они интересные и работяги отменные. Такие уж у них 
профессии, что болтуну и халтурщику невозможно спрятаться за чужой спиной, само 
дело выталкивает его на всеобщее обозрение, а естественный отбор довершает 
остальное.
Трудно халтурщику во льдах, на море и в воздухе, так трудно, что приходится 
менять профессию на другую, где заваленное дело можно превратить в успех при 
помощи потока красивых слов.
Однако чай выпит, и мне пора идти на швартовую палубу: для проведения 
гидрологических работ судно легло в дрейф, а это значит, что рыбаки и охотники 
на акул начали свою кипучую деятельность. Я прихожу как раз в ту минуту, когда 
под дружное: «Ах!» – с крючка срывается здоровенная трехметровая акула.
– Надо было поводить ее как следует, – поучает обескураженного Сашу Мягкова и 
трех его помощников многоопытный Анатолий Кошельков. – Даже щуку рывком не 
возьмешь, а это все-таки ее сиятельство акула!
Настроение Саши падает еще на несколько градусов, когда он обнаруживает, что 
акула не просто ушла, а захватила с собой на память великолепный стальной 
крючок, купленный в Рабауле. Потеря трудновосполнимая, но Саша унывает недолго. 
Москвич, инженер-локаторщик, он с детства мечтал о море, впервые попал на 
корабль и на редкость быстро акклиматизировался: у команды он уже «свой в 
доску»., и даже опытный глаз не определит, что Саша – новичок.
Акул губит ненасытное любопытство. Казалось бы, что им делать у корабля, от 
которого можно ожидать одни неприятности? Так нет, окружили его стаей, носятся 
вокруг него с огромной скоростью и хватают все, что оказывается на поверхности 
воды. Вот две акулы вцепились в картонный ящик из-под макарон, третья волочит 
куда-то обломок доски, четвертая, как редкое лакомство, заглатывает газету.
– Кушайте на здоровье! – – предлагает Кошельков, бросая за борт насаженный на 
крюк мясистый кусок рыбы. На ловко отпускающего капроновый конец Анатолия 
ревниво смотрит начальник гидрологического отряда Степан Иванович Гись. Говорят,
 в прошлые рейсы не было рыбака удачливее его, но разве можно жить былыми 
успехами?
Ныне Степан Иванович не просто неудачник, а человек, от которого фортуна 
отвернулась решительно и бесповоротно. Не везет ему фантастически, за целый 
месяц Степан Иванович не поймал ничего: у него не клюет. Ни у кого нет таких 
замечательных удочек, лесок и крючков, да и сноровки, опыта у Степана Ивановича 
побольше, чем у других, но хоть криком кричи – не клюет! Будто вся рыба в 
океане договорилась о том, чтобы отомстить Гисю за все его прошлые удачи. Вот и