– Где, Алексей Фёдорович?
– В Мирном. Приходите к десяти вечера. Только не опаздывайте.
Или такая история. Когда Трёшников был начальником антарктической экспедиции, 
он издал приказ: ввиду опасности падений в трещины ходить только группами и со 
спасательными средствами. И вот однажды в сопровождении Георгия Ивановича 
Матвейчука начальник отправился на обход, забыв захватить верёвки.
– А как же быть с приказом? – иронически сокрушался Матвейчук.
– Придётся влепить самому себе выговор, – посмеивался Трёшников.
Неожиданно послышался треск, Матвейчук обернулся – и увидел своего начальника, 
провалившегося в щель ледника у самого соприкосновения с океаном. Провалился, 
расставил руки – висит.
– Ты жив, Алексей Фёдорович? – нагнувшись, осведомился Матвейчук.
– Жив, жив! Беги за ребятами, пусть захватят доску и верёвки!
– Бегу! А ты провисишь?
Из щели послышался приглушённый, но сердечный ответ.
Прошло несколько минут, и Трёшников снова услышал голос Матвейчука:
– Ты жив, Алексей Фёдорович?
– Да! Где ребята?
– Понимаешь, я вернулся, чтобы узнать, жив ли ты. – Погоди же! – пообещал 
Трёшников.
Минут через десять примчались ребята, бросили верёвку, и нарушивший свой же 
приказ начальник кое-как выбрался из пропасти. Ребята не поверили своим глазам: 
Трёшников сумел так долго держаться, несмотря на то, что у него была вывихнута 
при падении рука.
Вот так силища!
И десятки других историй, подлинных и выдуманных, над которыми Трёшников сам 
смеётся, возмущаясь и одновременно восхищаясь изобретательностью неведомых 
рассказчиков.
Больше всего его веселит крепко прилипший титул – «хозяин Арктики». Вот и 
сейчас кто-то ввалился в кают-компанию и пошутил: «Прилетел „хозяин Арктики“ и 
такую погоду привёз, что без солнечных очков выйти невозможно!»
– А что, интересно, говорили на Диксоне, где я пять дней проторчал из-за 
пурги? – смеялся Трёшников. – Меня представил ему Булатов.
– Долго думаете здесь пробыть? – спросил Алексей Фёдорович.
– Пока не попросят – ответил я, – от добра добра не ищут; кормят великолепно, 
сплю в теплом мешке, кино каждый день бесплатное – куда торопиться? – Трёшников 
сокрушённо покачал головой. – Вспомнил одного корреспондента, – проворчал он. – 
Как-то ранней весной на дрейфующую станцию прислали подарок – ящик помидоров. 
Корреспондент пришёл в полный восторг и из всего многообразия своих впечатлений 
сосредоточил внимание читателя на самом сильном: как он наелся свежих помидоров 
на полюсе. Так умилялся – ну просто не жизнь на льдине, а малина!
Я обещал Алексею Фёдоровичу ни словом не заикаться о свежих помидорах и честно 
выполнил своё обещание: можете хоть пять раз перелистать мои записки – всё 
равно никаких помидоров не обнаружите. Зато я отыграюсь на апельсинах, про 
которые никаких клятв не давал. Не скажу, чтобы на станции были горы, целые 
пирамиды, терриконы апельсинов, но несколько ящиков «Аннушка» привезла. В День 
станции каждому из нас досталось по одному ярко-рыжему плоду, так что свой 
первый в нынешнем году апельсин я съел именно на полюсе.
Кают-компанию заполнили все свободные от вахт; шла та непринуждённая беседа, из 
которой начальство может узнать о работе подчинённых куда больше, чем из самого 
толкового и длинного доклада. Меня и тогда и при последующих встречах с 
Алексеем Фёдоровичем приятно поражало отношение к нему зимовщиков. Они как 
будто забывали, что Трёшников директор института, их непосредственное и самое 
высокое начальство, – ни разу я не увидел и намёка на чинопочитание. Но и 
фамильярности никакой, ни единого грана. В каждом вопросе, в каждой реплике 
ребят чувствовалось искреннее и огромное уважение учеников к учителю – 
признанному главе советских полярников, своими ногами прошедшему Арктику вдоль 
и поперёк, участнику десятков дрейфов, зимовок и экспедиций, крупнейшей 
эрудиции учёному и блестящему организатору; к своему старшему коллеге, который 
видел и испытал столько, что его уже ничем не удивишь и ничем не напугаешь: в 
Ледовитом океане купался (однажды по своей воле, раздевшись донага в лютый 
мороз – чтобы спасти ценный прибор); в ледники и трещины проваливался; от вала 
торосов спасался; из пурги, аварий и всяких катастроф уходил не счесть сколько 
раз.
Большой учёный, организатор и практик – такие сочетания Арктике известны. Самые 
прославленные имена – Фритьоф Нансен и Отто Шмидт, о которых написано много 
книг, и за ними – их ученики и последователи, ещё ждущие своих биографов: 
Евгений Фёдоров, Михаил Сомов, Алексей Трёшников, Евгений Толстиков…
Начальник одной из первых дрейфующих станций, второй антарктической экспедиции, 
один из первооткрывателей хребта Ломоносова в Ледовитом океане, автор многих 
книг и оригинальных теорий – стоит ли говорить, какой интерес вызвало у меня 
неожиданное знакомство с Трешниковым?
Представьте себе человека, отличающегося даже среди полярников, которых бог 
ростом не обидел, своей богатырской фигурой; все в нём массивно – черты лица, 
туловище, руки, плечи. На лацкане пиджака звёздочка Героя; спокойный 
холодноватый взгляд излучает уверенность и волю; кажется, что в присутствии 
этого человека не может произойти никаких ЧП – настолько крепко он держит в 
руках и нить разговора и события. Сильный человек, про таких говорят – глыба.
В последующую неделю мне посчастливилось ещё дважды – северный мир узок – с ним 
встречаться.