ледовой разведки возвращались Панов и Булатов. Через несколько минут они пришли 
в кают-компанию, где за чашкой кофе коротала ночь чуть не половина личного 
состава станции.
– Между нами и подскоком масса трещин и разводий, – сообщил Булатов.
– Одно из них шириной до пятидесяти метров, вовсю бушует море.
– Аэропорт имени Данилыча держится? – спросил кто-то.
– Трещина прошла, но небольшая, – ответил Панов. – Толщина льда на подскоке 
восемьдесят сантиметров.
– Всего? – удивился я.
– Лёд молодой, крепкий, – пояснил Булатов. – Данилычу ничто не угрожает, если 
не будет подвижек. Подскок находится в окружении четырехметровых паковых льдов. 
Но стоит им надавить – и от подскока остаётся одно воспоминание, на его месте 
образуется вал торосов.
Начальники станции не спали уже вторые сутки. Но о том, чтобы загнать их в 
постели, нечего было и думать: в эти часы решалась судьба станции. Если трещины 
пойдут по лагерю, сразу же возникнет аварийная обстановка, тем более тревожная, 
что подходящей льдины в окрестностях обнаружить не удалось.
– После пурги такие сюрпризы вообще не редкость, – ответил Панов на мой вопрос.
 – Северо-западные ветры сменились южными, и произошла резкая смена температуры.
 А завтра, двадцать четвёртого апреля, – новолуние, время наибольших приливов: 
Луна, Земля и Солнце находятся на одной линии. Отсюда и активные подвижки льдов,
 торошение.
– Неплохое наследство ты мне оставляешь, – улыбнулся Лев Валерьянович.
– Не забывай, что с наследства положено брать налог, – парировал Панов. – Вот 
Арктика и взяла отходящий ей по закону кусок бывшей льдины!
– Нужно ускорить отлёт твоей смены, – напомнил Булатов. – Сам понимаешь, чем 
меньше останется на станции людей, тем легче будет их эвакуировать – в случае 
аварии.
– Конечно, всех лишних – немедленно на материк. – Кизино выразительно посмотрел 
на меня и рассмеялся.
– Но-но, – сказал я. – Не пытайтесь вырвать изюминку из пресного теста моих 
очерков.
– Пусть остаётся, – поддержал Панов. – Ему сейчас есть на что посмотреть. 
Булатов улыбнулся и кивнул.



ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Панов и Булатов снова улетели куда-то на «Аннушке», а мы – Белоусов, Васильев, 
радист Олег Брок, старший аэролог Володя Агафонов и я – остались в 
кают-компании.
– …Просыпаешься, а домик чуть ли не плавает, – вспоминал Васильев.
– В таких случаях – вы не поверите– не всегда даже успеваешь надеть галстуки и 
отутюжить штаны. Суёшь ноги в сапоги, хватаешь курткy – и прыгаешь козлом на 
свежий воздух.
Мне послышался какой-то треск. Я напряг внимание – нет, тарахтит дизель, и 
только.
– А не помешает нам дизель услышать, как начинают тороситься льды? – 
полюбопытствовал я.
– Вы, наверное, плохо представляете себе этот процесс, – проговорил Агафонов. – 
Торосы образуются от сжатия тысячетонных льдин, наползающих друг на друга. 
Сказать, что торошение сопровождается шумом, – слишком слабо. Артиллерийская 
канонада из сотен орудий – вот это, пожалуй, подходит.
– Помнишь, Олег, «СП-8»? – своим тихим и мягким голосом спросил Белоусов. – 
Такого давления моя нервная система ещё не испытывала. Треск, грохот, 
возмутельное хулиганство. Льдины громоздились одна на другую, обламывались, 
снова влезали, и, наконец, на лагерь со скоростью нескольких метров в минуту 
двинулся вал торосов высотой с двухэтажный дом. Февраль, полярная ночь – и 
такая гнусность. Хоть милицию вызывай.
– Воспоминание не из приятных, – согласился Олег. – Мне почему-то до сих пор 
мерещится, как трактор пытается сдвинуть с места вросшую в сугроб дизельную.
Решили несколько секунд, – Белоусов кинул. – Дизельная уже проползла с полметра,
 когда вал торосов её настиг и проглотил на глазах. Еле успели отцепить трактор.

– А лагерь разорвало на куски, – продолжил Олег. – На одной льдине, площадью с 
гектар, осталась кают-компания, на другой, совсем куцей, – моя радиостанция, на 
остальных – жилые домики. Льдины то сходились, то снова разбредались – дышали, 
как говорится. А под конец прошла трещина под полосой, к счастью узенькая.
– Да, оказалась бы эта трещинка пошире, – вставил Белоусов, позевывая, – в 
институтской стенгазете, Олег, могли бы появиться наши трогательно написанные 
биографии. Полоса-то была игрушечная, метров около двухсот… Пошли спать.
– Сто девяносто метров, Боря, – поправил Олег. – Все-таки людей и самое ценное 
оборудование удалось вывезти. А вот в наших домиках, наверно, живут теперь 
золотые рыбки. Ба, уже половина третьего, скоро на вахту! Чего бы откушать, 
товарищ дежурный?
Я отправился на камбуз, вскипятил в кастрюле воду и бросил в неё связку сосисок.
 Из головы не выходило грозное видение: неотвратимо, с чудовищным грохотом 
надвигающийся на мирный лагерь двухэтажный вал торосов, одно из самых страшных 
стихийных бедствий, уготовленных природой для проверки человека на стойкость.