припомнил я. – Дач же медведя ни разу не видел…
– Лично я встречаться с этим парнем не желаю, – бодро сообщил Гвоздков. – На 
«СП-12» я однажды столкнулся с ним нос к носу. Вы, может быть, стали бы 
приставать к нему насчёт интервью, и медведь бы вам объяснил, что очень хочет 
кушать. Я же человек не любознательный – бегом домой, а он за мной, да такими 
прыжками, что меня в сорокаградусный мороз ударило в жар. Еле успел схватить 
карабин, как медведь просунул в дверь свою дикую морду. Хотите – верьте, хотите 
– проверьте, но со страху я в него попал…
– На Диксоне, – заулыбался Яша Баранов, – вышли ребята осенью поохотиться с 
лодки на птицу. Смотрят– и не верят глазам: навстречу плывёт медведь! Д у них 
ружья с дробью! Изо всех сил легли на весла– медведь за ними. Выскочили на 
берег, бегут в дом – медведь за ними. Постоял в коридоре, принюхался и пошёл на 
кухню. Повар – в обморок, а медведь взял банку сгущёнки, выпил и улёгся на пол 
отдыхать. Потом прибежали моряки: «Не видели нашего Мишку? С корабля сбежал! 
Ручной он, не бойтесь».
В кают-компанию, отряхиваясь от снега, вошёл Булатов. Под глазами у него 
темнели круги: всю ночь вместе с Пановым он обходил лагерь.
– Холодно, – губы начальника раздвинулись в замёрзшей улыбке. – Можно 
погреться?
Я принёс ему с камбуза большую чашку горячего кофе.
– Будем перетаскивать домики, – сказал Булатов. – Толчки слышали? Оставаться на 
месте опасно. Домики потеряли мобильность, слишком глубоко зарылись в снег. Так 
что ваших помощников я забираю. Аврал, ничего не поделаешь.
Весь день я носил воду, резал хлеб, вертел мясорубку, мыл посуду, подметал 
кают-компанию – одним словом, дежурил, не подозревая о том, какой, тревожной 
окажется вторая половина моего дежурства.



ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

«Льдина раскололась в полночь» – броское, в стиле модерн название для 
кинофильма. Интригует и приковывает, хотя ничего не отражает: вторая половина 
апреля – это полярный день, когда полночь от полудня можно отличить лишь по 
расписанию работы камбуза. Кипит на плите бульон – значит полдень; рыщут по 
камбузу ребята в поисках сосисок – типичная полночь. Трудно было предъявлять 
льдине претензии; она вела себя корректно, предупредив несколькими толчками о 
своих намерениях – «иду на вы». Так что беда не оказалась неожиданной, хотя не 
перестала от этого быть бедой.
Когда корабль тонет, первая мысль – о шлюпках; расколовшейся льдине – о 
взлётно-посадочной полосе; если полоса разрушена, её нужно восстановить во что 
бы то ни стало. Полоса в аварийной обстановке – часто единственное окно, через 
которое можно выйти из горящего дома. Из дальнейшего повествования вы увидите 
что это не громкие слова.
Чувство огромного облегчения – полоса осталась невредимой. Теперь можно 
спокойно оглянуться и оценить обстановку.
Первая трещина полуметровой ширины прошла за домиком аэрологов, вторая, 
пятиметровая, – недалеко от радиорубки. Площадь нашей льдины сразу уменьшилась 
вдвое, но все сошлись на том, что непосредственной угрозы самому лагерю пока 
нет. «Пока» – очень ненадёжное слово на дрейфующей льдине…
Вместе с Анатолием Васильевым я отправился осматривать трещины. Первая уже 
заторосилась длинной и безобидной на вид ледяной грядой полуметровой высоты – 
похожей на ту, которую сгребают своими щётками на городских улицах уборочные 
машины.
Зато вторая трещина впечатляла. Было странно и дико видеть среди вечных льдов 
километровой длины разводье, напоминающее талый ручей весеннего Подмосковья. 
Края разводья уже начали зарастать тонким ледком; через несколько дней ледок 
покроется слоем снега, и тогда – берегись, прохожий! Упаси тебя бог ступить на 
этот ничем не приметный снежок: окажешься в ловушке, по сравнению с которой 
волчья яма – это цветочная клумба.
Я не отказал себе в удовольствии сфотографироваться у трещины, и эта карточка – 
жемчужина моей коллекции. Широкая, отливающая свинцом трещина дышит холодной 
уверенностью и сознанием своей силы, но, присмотревшись, вы поймёте, что и я 
выгляжу достаточно внушительно. Непредвзятый зритель скажет, что я даже 
выигрываю в сравнении с трещиной, поскольку она безоружна, а на мне висит 
обязательный для дежурного карабин. «Корреспондент и стихия» – так бы я назвал 
эту полную внутреннего драматизма сцену. Или ещё точнее – «Корреспондент 
побеждает стихию»: как-никак трещина лежит у моих ног, а не наоборот. Карточка 
производит сильное и долго не проходящее впечатление. Её значение я вижу в том, 
что она укрепляет уверенность в окончательной победе человека над природой.
Эти мысли пришли ко мне потом. А тогда я отнёсся к трещине с почтительностью, 
которую она вполне заслуживала. Тем более что перспектива, обрисованная 
Анатолием, показалась мне совсем не забавной.
– Бывает так, – гудел Анатолий своим баритоном, – идёшь осматривать разводье – 
и вдруг слышишь за собой треск. Оборачиваешься – новая трещина, и ты отрезан от 
лагеря.
Но ведь одному выходить из лагеря запрещено, – напомнил я.
– Конечно, – хладнокровно подтвердил Анатолий. – Вдвоём лучше. Можно орать 
«караул!» хором. Что это вы ускорили шаги?
Нашёл место и время задавать такие вопросы! На посадку заходила «Аннушка»: с