рождается правильное решение. Когда я спросил Панова, не подрывает ли такой 
демократизм авторитет руководителя, он ответил:
«Лучше поссориться, поспорить и найти истину, чем дружно проголосовать и 
ошибиться». Афоризм, который неплохо бы вызубрить наизусть руководящим 
товарищам – разумеется, отдельным, некоторым, иным (упаси меня бог обобщать!). 
В самом деле, мне рассказывали про отдельных, нетипичных товарищей, которые 
относились к своему мнению, как великие художники к законченной картине, в 
которой исправлять нечего, поскольку она – совершенство. И вдруг отдельный 
товарищ с горестным изумлением узнавал из многотиражки, что его мнение 
выброшено на свалку, рядом с пустыми консервными банками и разбитыми гипсовыми 
поделками. Тогда он начинал соглашаться, спорить и обсуждать, но уже было 
поздно: мнения, как и другие предметы, со свалки возвращаются слишком 
уценёнными.
Товарищи уважают Кизино за резкую прямоту и честность во всем – в работе, в 
быту, в отношениях с людьми. Но резкость – это вовсе не значит суровость. 
Опытный, ироничный и умный человек, Кизино бережно относится к молодым ребятам, 
охотно делится своими большими познаниями и не унижает за ошибки. Поэтому 
общаться с ним приятно – его непринужденвесть передаётся собеседнику.
Мы вышли на площадку. Жулька и Пузо, которые провожали меня к домику, оказались 
на том же месте, где я их оставил. Собаки льстиво замотали хвостами.
– Такую преданность нужно вознаграждать, – сказал я, вытаскивая из кармана шубы 
рафинад. – Ко мне!
К моему удивлению, Жулька и Пузо не шелохнулись – словно примёрзли к снегу.
– Ко мне! – громче повторил я, подбрасывая на ладони рафинад.
Псы заскулили – и ни с места. Кизино засмеялся.
– Бесполезно, – с удовлетворением сказал он. – Если бы площадка вместо снега 
была посыпана сахарным песком – всё равно бы облизывались издали.
И Георгий Иосифович поведал мне причину такого мистического уважения собак к 
метеорологической площадке. Однажды он пришёл с обеда и обнаружил вместо 
датчиков обрывки проводов. Эта диверсия не на шутку встревожила Кизино: 
запасных датчиков у него не было. Подозрение пало на Жульку и Пузо, на снегу 
явственно отпечатались их преступные следы. Началось следствие. Допрос не дал 
ничего: преступники словно воды в рот набрали. Тогда Кизино начал распутывать 
следы, исходил весь лагерь и в конце концов нашёл украденное добро – чуть ли не 
в двух метрах от площадки. Когда псы увидели детектива, грозно идущего к ним с 
уликами в руках, то сразу же поджали хвосты.
– Пришлось всыпать, – закончил Кизино, – и достаточно ощутимо. С тех пор на 
площадку – ни шагу, провожают меня до неё и ждут, пока я не выйду из запретной 
зоны. А когда на короткое время у нас появился Мишка, он как ни в чём не бывало 
бежал за мной на площадку, ведь табу на него не распространялось. Сначала 
Жулька и Пузо злорадно ожидали, что Мишке сейчас достанется на орехи, а потом 
открыто возмущались – почему новой, без всяких заслуг собаке можно, а им нельзя.
 Очень ревновали.
Кизино заглянул в метеобудку, проверил приборы. – На «СП-5», – вспомнил он, – 
между площадкой и лагерем прошла трещина. Сначала ребята перекинули через неё 
доски, и мы ходили по этому мостику. А потом площадку оборудовали ближе к 
станции – от греха подальше. Ну, пришло время давать радистам работу, аудиенция 
закончена.
Кизино отправился в домик, а я – вознаграждать теряющих остатки терпения Жульку 
и Пузана.



ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ БАНЯ

Наутро кто-то пустил слух, что доктор Лукачев предлагает старой смене остаться 
и отработать пять дней в пользу новой. Доктор яростно отказывался от авторства, 
и в кают-компании хохотали до колик.
Сегодня старики праздновали свою двадцать четвёртую баню. Пишу это не остроты 
ради: по баням на льдине ведётся отсчёт времени. Здесь не скажут: «Осталось два 
месяца»; выплеснув на себя последний таз чистой воды, зимовщик провозгласит 
торжественно:
«Через четыре бани полетим домой, ребята!»
Видимо, не все читатели мылись в бане на полюсе, и поэтому коротко расскажу, 
что это такое. Наиболее проницательные из вас уже догадались, что здесь нет 
беломраморных стен, гранитных скамей, полупьяных пространщиков и буфета с пивом.
 Нет и собачьих номерков, которые посетитель привязывает к ноге. Но зато есть 
масса других достоинств, не снившихся комфортабельной материковой бане.
Представьте себе зарывшийся по плечи в снег щитовой домик размером с гараж для 
индивидуальной автомашины. По выдолбленным в снегу ступенькам вы спускаетесь 
вниз и протискиваетесь в помещение через перекошенную из-за разницы температур 
дверь. Вход, прошу заметить, бесплатный. В правом дальнем углу – бак с горячей 
водой (растопленные брикеты снега). Возле бака тепло, оттуда несёт паром, и вы, 
предвкушая удовольствие, начинаете быстро раздеваться. Снимаете унты, меховые 
носки-унтята, обычные носки – и начинается серия прыжков: пол возле двери 
покрыт хитро замаскированным льдом. Отпрыгав своё, вы присоединяетесь к группе 
намыленных друзей и с наслаждением трёте себя мочалкой. Хорошо! От счастья вы 
даже закрываете глаза, и в это превосходное мгновенье дверь со скрежетом 
распахивается, чтобы обдать ваше разгорячённое тело лютым морозным воздухом: 
это любознатель– ный товарищ интересуется, хороша ли водичка. В товарища летят