– Значит, трещина… – третий раз спрашиваю я.
– Заросла, нет её, – напоминает Кизино. – Так, интересующая вас актинометрия 
занимается изучением прихода и распределения солнечного тепла. Она…
– А не может она вдруг… того?
– Актинометрия?
– Нет, трещина.
– Может, – успокаивает Георгий Иосифович. – Как и во всяком другом месте. В 
последнее время я уделяю ей много внимания.
– Трещине?
– Актинометрии, – задумчиво говорит Георгий Иосифович. – Если вы ещё один раз 
упомянете о трещине…
– Зачем? – удивляюсь я. – Раз вы говорите, что она заросла, – значит так оно и 
есть. Кстати, поскольку вы завели разговор о трещине, интересно было бы узнать, 
какова вероятность её разрыва на прежнем месте.
– Кто её знает, – зевнув, отвечает Кизино. – Может, она уже сейчас разошлась. 
Итак, Арктика получает в летний период тепла не меньше, чем субтропики, и если 
бы снег не отражал девяноста процентов солнечных лучей, мы бы здесь выращивали 
виноград.
Сегодня Георгий Иосифович согласился уделить мне два часа времени, и я 
знакомлюсь с хозяйством метеорологов. На площадке у домика стоят мачты с 
флюгерам, и на подставках – деревянные ящики, похожие на пчелиные ульи. На 
первый взгляд – вещи бесхитростные. Зато внутри домик оборудован как научная 
лаборатория. Со всех сторон он опоясан кабелями, многие из которых скрыты под 
снегом (через несколько дней, откапывая домик Кизино, я чуть не разрубил один 
кабель лопатой). Вместе с приборами на площадке мёрзнут датчики, которые 
круглые сутки регистрируют поступление тепла – для изучения теплового баланса 
Арктики. Добытые сведения датчики великодушно передают регистратору – 
электронному прибору, который вычерчивает кривые на диаграммной ленте. Эти 
кривые и позволяют вычислить, сколько тепла поступило за отрезок времени.
Кизино ведёт и оперативные наблюдения за погодой, составляет синоптические 
сводки для института прогнозов – те самые, из-за которых Яша Баранов не может 
выспаться, – регистрирует силу и направление ветра, влажность, температуру и 
давление воздуха. И все эти данные можно получить, не выходя из домика, 
благодаря датчикам – отличное название для этих бескорыстных приборов. Но 
сообщать человеку о видимости и облачности датчики ещё не научились, и это 
обстоятельство не позволяет метеорологу стать законченным домоседом.
Кизино подвергает материалы первичной обработке и отдаёт их в распоряжение 
прогнозистов. Кстати, именно по их рекомендациям выбирается наиболее подходящее 
время для экспедиций, начала навигации по Северному морскому пути.
– Как вы думаете, – продолжает Кизино, – каковы основные источники тепла в 
наших широтах?
– Солнце, – догадался я, – и эти… газовые плиты на камбузе.
– Два основных источника вы назвали правильно, – похвалил Кизино, – но забыли 
ещё об одном: о тёплых водах Гольфстрима. Вот мы и подошли к интереснейшей 
проблеме: можно ли будет в Арктике выращивать виноград и какие мероприятия для 
этого необходимы. Солнечную энергию примем за величину постоянную – ну, на 
ближайшие сто тысяч лет. Значит, решение проблемы – либо в установке на камбузе 
дополнительной плиты, что крайне сложно из-за ограниченности площади камбуза, 
либо – в Гольфстриме. Можно, конечно, поставить цепочку людей с вёдрами, 
которые будут черпать из Гольфстрима воду и лить её в Ледовитый океан, но 
потребуется несколько десятков тысяч вёдер – бухгалтерия на такой расход не 
пойдёт. Имеется более рентабельный проект инженера Борисова: Берингов пролив 
перегораживается плотиной, мощные насосы перекачивают воду Ледовитого океана в 
Тихий, и тогда Гольфстрим начнёт заполнять вакуум более интенсивно. Есть и 
другой проект, по которому лёд Арктики можно засыпать угольной пылью. Просто и 
логично: почерневшие льды будут жадно поглощать солнечные лучи – себе на 
погибель. Проводились опыты: отдельные льдины в проливах посыпались пылью, и 
вскрытие льда происходило действительно на несколько дней раньше, чем в других 
местах. Но для растопления таким способом всех льдов Арктики разведанных 
мировых запасов угля маловато. Кстати, а представляете ли вы себе, что 
произойдёт, если все льды будут растоплены?
– Думаю, – осторожно сказал я, – что нам с вами грозит опасность промочить ноги.
 Придётся спасаться на клиперботах.
– Безусловно, – согласился Кизино, – насморком мы будем обеспечены. Ну, а что 
произойдёт с климатом на земном шаре?
– А хватит ли у нас клиперботов? – поинтересовался я. – На всякий случай, 
знаете ли. Трещины, то, се…
– Хватит, – успокоил Кизино. – Так с климатом произойдут самые чудесные 
превращения, о коих учёные придерживаются диаметрально противоположных взглядов.
 Когда закончится всемирный потоп, Сахара, быть может, станет житницей Земли, а 
летний Киев станет центром зимних Олимпийских игр. Загорать и принимать 
солнечные ванны жители сурового Крыма поедут на таймырские курорты, а снабжать 
Ташкент персиками будет знойный Якутск.
– Так, может, не будем торопиться растапливать льды? – попросил я.
– Подождём, – великодушно согласился Кизино. Георгий Иосифович на льдине один 
из самых старших по возрасту людей, ему 44 года. С мнением опытного полярника, 
зимовавшего в Антарктике и на многих дрейфующих станциях, ребята очень даже 
считаются: оно почти всегда необычно и потому интересно. Панов мне сказал, что 
Кизино для него – великолепный стимулятор: он редко когда соглашается на 
совещаниях с предложениями начальника станции, и разгорается спор, в котором и