– …Товарищи! – вновь начинает Тябин. – Мы собрались…
– Секундочку, – ласково прерывает Генералов. – Я заберусь в угол.
Тябин терпеливо ждёт. Мы переминаемся с ноги на ногу, одеревенело держа в руках 
наполненные кружки. Генералов протискивается в угол, устанавливает аппарат на 
плечи Туюрова и делает Тябину знак.
– Товарищи, – неуверенно начинает Тябин, косясь на Генералова, – мы собрались…
Генералов великодушно кивает, раздаётся стрекот.
– …проводить ветеранов, – облегчённо вздохнув, продолжает Тябин. – Каждый 
километр дрейфа взят ими с бою…
Тябин говорит хорошо, приподнято – под настроение. Двухминутная речь
– полярники не любят словоизлияний – кончается тостом, все пьют и закусывают. 
Сразу становится веселее. У голодных киношников текут слюнки.
– Выпейте, ребята! – сердобольный Володя Агафонов протягивает Генералову кружку.

– Убери! – страшным голосом говорит Генералов, продолжая снимать. – Мне не 
нужен коньяк крупным планом! Ешьте, смейтесь!
Мы пьём, едим и смеёмся. Нам хорошо. Коньяк и бутерброды заметно убывают. 
Голодные киношники мечутся по кают-компании. Генералов залез уже на мешки с 
картошкой, а Куляко со своей лампой повис под потолком.
– Васильев! – кричит Генералов. – Вспоминай что-нибудь драматическое о дрейфе, 
рассказывай Гвоздкову! Снимаю!
Анатолий давится бутербродом и принимает позу роденовского мыслителя.
– Помнишь, – говорит он Володе Гвоздкову, – как в бане вода кончилась и мы 
нагишом за снегом выскакивали?
– Помню, – трагическим голосом отвечает Володя. – Ты ещё тогда себе чуть не 
отморозил это… как это…
Драмы у Генералова не получилось, но его устраивает и комедия. Съёмка закончена,
 и киношники набрасываются на еду.
– Объявляю порядок вылета на материк, – возвещает Панов, вставая со списком в 
руке. Полная тишина, вопрос злободневный. – В первой группе летят пять человек: 
Архипов, Цветков, Николаев, Клягин, Лукачев. Во второй…
За три дня должны улететь все старики. Взрыв аплодисментов, тост следует за 
тостом: за тех, кто остаётся на льдине, за возвращение, за Степана Ивановича… 
Выпита уже изрядная доля отпущенного щедрым Булатовым коньяка. И начинается 
вторая половина вечера, прошедшая под девизом: «А помнишь?»
– Он присел, за торосами делает своё дело, а я к нему тихонько подхожу, кладу 
руки на плечи и как рявкну над ухом! Припустился – как заяц, тройными прыжками!
– Напугал, дурья башка, – смущённо оправдывается жертва, – думал, медведь.
– А у нас был такой случай, – вспоминает Тябин. – В 1948 году я находился в 
составе экспедиции на ледоколе «Литке». Подошли мы к острову Ушакова. 
Астрономом у нас был С., очень добросовестный и знающий полярник, над которым 
ребята постоянно подшучивали. Дождаться высадки на берег всей экспедиции 
терпения у него не хватило, и, взяв теодолит, С. отправился на берег 
производить наблюдения. Уставился в свою оптику, работает, и вдруг кто-то 
толкает его в спину. С. крикнул шутнику: «Отстань», отмахнулся рукой и 
продолжает смотреть в теодолит. Потом замер: вспомнил, что, когда отмахивался, 
рука его скользнула по чему-то подозрительно пушистому. Осторожно-осторожно 
обернулся – батюшки, медведь! Огромный зверюга смотрит на него, как бы 
раздумывая, с какой стороны начать кушать. С. отличался у нас солидностью, 
мужчина был грузный, уверенный в себе. Такого стрекача задал, будто вместо 
унтов на нём были сапоги-скороходы! Медведь сначала припустился за своей 
законной добычей, но мы стали с борта стрелять, и он убежал, чтобы отыграться 
на теодолите…
– А на мысе Челюскин, – медвежья тема продолжается, – росли на полярной станции 
два медвежонка, Мишка и Машка. Здесь их разбаловали до невозможности, кормили 
сгущёнкой, играли в прятки – медвежата души в людях не чаяли. И вот как-то 
после долгого перерыва вернувшиеся полярники недалеко от станции видят 
прогуливающихся Мишку и Машку, уже больших, гладких. Конечно, бросились к своим 
любимцам, но – прошло время, что поделаешь – медведи дали себя погладить, а 
играть не пожелали, ушли. Несколько обиженные, ребята пришли на станцию и… 
надолго застыли с раскрытыми ртами: в большой клетке сидели повзрослевшие Мишка 
и Машка. Ещё долго потом рассказывали на мысе Челюскин, как два чудака хотели 
играть в прятки и обнимались с дикими медведями!
– Я тоже мог заикой стать, – рассказывает Васильев. – Когда Жулька ощенилась, я 
поселил её в палатке с аварийным оборудованием, прямо в клиперботе. Ночь, ни 
зги не видно. Захожу в палатку и зову: «Жуля, Жуля!» И вдруг: «Жуля слушает 
вас! Гав-гав!»
Я чуть не обомлел. Нащупал фонарик, включил – стоит Степан Иваныч и заливается, 
довольный собой. Жульке котлету принёс…
Фамилию парня, случай с которым чрезвычайно развеселил всю станцию, я обязался 
не называть. Туалет на льдине представляет собой деревянную будочку обычного 
типа, установленную на четырех бочках. В учреждения такого рода ходят 
независимо от погоды, а в тот день как раз была сильная пурга. Порывом ветра 
туалет вместе с находившимся внутри товарищем сорвало с бочек и покатило по 
снегу. И в эту трагическую минуту пострадавший не растерялся: он нашёл 
единственный, хотя и довольно узкий, выход из положения…
Кают-компания бурлит. Хотя обе смены давно перемешались, старичков можно узнать 
без всякого труда: на них потёртые, видавшие виды кожаные куртки и штаны, да и 
лица у ребят усталые. Но сейчас они счастливы, через несколько дней они увидят 
жён и детей; однако на эту тему тактично не говорят – ведь товарищам предстоит