– Опускай! – прохрипел он.
Анатолий от избытка усердия опустил вертушку с такой энергией, что во все 
стороны полетели брызги. Пришлось протирать объектив. К этому времени Генералов 
решил, что гидролога выгоднее снимать в другом ракурсе. Теперь уже вокруг лунки 
обвился Куляко со своей лампой, а Генералов стрекотал из угла. Но в самый 
ответственный момент оператору неудержимо захотелось чихнуть – он несколько 
дней назад схватил насморк. Съёмка была прервана. Генералов чихнул и хотел было 
продолжить работу, но Куляко заявил, что лампа должна остыть. Пока лампа 
остывала, Анатолий вспомнил, что ему необходимо на часок отлучиться. Пять минут 
его льстивыми голосами уговаривали остаться. Уговорили.
– Опускай вертушку!
Анатолий сделал зверское лицо – лебёдку заело. Пока приводили её в порядок, 
перегрелась лампа. Остыла лампа – вспотел объектив. Отошёл объектив, начали 
снимать – в палатку с жизнерадостным «Привет, ребята!» вполз аэролог. Выставили 
аэролога – чуть не рухнул в лунку Туюров: еле удержали за штаны. Наконец все 
успокоилось, нашли идеальный ракурс, Анатолий улыбнулся так, что сам Феллини 
немедленно заключил бы с ним контракт – камера выпустила короткую очередь и 
заглохла. Кончилась плёнка.
Зато на следующий день – 15 апреля – киношники взяли полный реванш. 
Пятнадцатого числа каждого месяца празднуется День станции, к которому 
приурочиваются – в целях экономии времени и шампанского – все дни рождения, 
выпавшие на данный месяц. Но пятнадцатое апреля прошло особенно торжественно: 
станции «Северный полюс-15» исполнился ровно один год. В этот день Панов 
уступал свой трон и полномочия новому начальнику, Льву Булатову.
И вот у мачты, над которой развевается флаг, собрались старики – убелённые 
сединами ветераны станции, продрейфовавшие вместе с ней 365 дней. Большинству 
ветеранов нет ещё и тридцати, и поэтому в ожидании начала церемонии они ведут 
себя недостаточно солидно: демонстрируют приёмы самбо, борются и натравливают 
друг на друга Жульку и Пузо, которые, в восторге от всеобщего внимания, 
превратились в игривых щенков. Собрались все: даже Степан Иванович покинул 
камбуз – «на десять минут, не больше, обещаете?».
– Начинайте! – слабым мановением руки Генералов разрешает церемонию.
Под приветственные крики Панов и Булатов спускают и поднимают флаг, обнимаются. 
Старики бьют друг друга по плечам, жмут руки, целуются. Хорошая минута! Даже 
завидно.
– Будем делать дубль, – сухо говорит Генералов. – Ещё больше оживления!
– Ладно, давай ещё разок обнимемся, – предлагает покладистый Булатов, и 
начальники обхватывают друг друга медвежьей хваткой.
Скорчившись на снегу, Генералов обстреливает церемонию пулемётными очередями. 
Новички завистливо смотрят со стороны. Им ещё до такой церемонии дрейфовать 
целый год…
А вечером снимали пургу, которая внезапно, как бандитская шайка, налетела на 
станцию. Пробираясь чуть ли не ползком, проваливаясь по пояс в снег, ребята 
снимали уникальные кадры: пургу на льдине. Капризную камеру с ног до головы 
обмотали байкой, своими телами защищали её от пронизывающего ветра, каждые пять 
минут убегали греться в домик и всё-таки запрятали пургу в кассету с отснятой 
плёнкой. Вот так. За месяц они добрых пятьдесят раз погрузят и выгрузят свои 
полтонны, похудеют, оборвутся, устанут как черти, а прилетят домой – окажется, 
что этот кадр не получился, тот – не монтируется, а здесь плёнка треснула… 
Будет морщиться режиссёр, капризничать монтажёр, а бухгалтер, покачав 
многодумной головой, проворчит: «Столько командировочных – и всего одна минута 
на экране?»
Но вы-то теперь все знаете, разъясните ему, что такое одна минута на экране.



ПРЕЛЕСТЬ ВСЯКОГО ПУТЕШЕСТВИЯ – В ВОЗВРАЩЕНИИ

Так сказал Фритьоф Нансен, а уж он-то понимал толк в этих делах. Разумеется, 
Нансен не хотел сказать, что на первом километре пути следует мечтать о 
возвращении домой – с таким настроением в путешествие лучше не отправляться. А 
хотел он сказать то, что сказал, и комментировать это так же не хочется, как 
стихи Есенина, морской прибой и закат солнца – как все то, что нужно 
чувствовать, а не объяснять.
Я смотрел на ребят, которые собрались в кают-компании, и думал о том, как им 
сейчас хорошо. За их плечами – тысяча километров дрейфа, сотни выпущенных в 
стратосферу зондов, многие тома научных наблюдений глубин и течений, анализов 
морской воды. Эти тринадцать ребят своим дрейфом обогатили наши представления 
об Арктике. Они прошли сквозь многие опасности, они хорошо поработали, их 
совесть чиста.
За столами смешались обе смены – старая и новая. Мы сидим, прижавшись друг к 
другу – кают-компания не рассчитана на такое нашествие. На столах – шеренги 
бутылок и горы бутербродов. Николай Иванович произносит первый тост.
– Товарищи, мы собрались…
– Одну минутку, – вежливо останавливает его Генералов. – Нужно включить лампу. 
Где здесь розетка?
Над столом проносится стон. Генералов жестом всех успокаивает и последний раз 
осматривает свой съёмочный павильон. Ящики с луком и апельсинами, мешки с 
картошкой шикарно задрапированы простынями, на стене – карта дрейфа, дружеские 
шаржи. Кажется, все в порядке.