просьбе я отправился. на кухню добывать кофе.
– До обеда остался час, – проворчал Степан Иванович, яростно размешивая борщ. Я 
развёл руками – нет так нет.
– А вы тоже замёрзли? – с подкупающей заботой спросил повар.
Вообще-то говоря, в моей шубе на собачьем меху замёрзнуть трудно, но я подумал, 
что мой утвердительный ответ поставит Степана Ивановича в затруднительное 
положение.
– До мозга костей, – проникновенно ответил я, подрыгав для убедительности ногой.

Глаза Степана Ивановича блеснули: рыба клюнула.
– Вам-то я в два счета помогу, – заторопился он, – снимите шубку и прокрутите 
вот это мясо. Тут немного, килограммов десять, не больше. Только-только 
согреться.
Я взглянул на мясорубку величиной с дореволюционный паровоз и послушно снял 
шубу. Около часа я добросовестно крутил обеими руками эту адскую машину, тихо 
мечтая о том, что сейчас придут возмущённые отсутствием кофе киношники. «И 
тогда, – мстительно думал я, – будет вам кофе, будет какава!» Но киношники, увы,
 не пришли: видимо, интуиция им подсказала, что лучше воспользоваться другим, 
более приятным способом согреться.
Удивительно, как бросаются в глаза недостатки, когда испытываешь их на своей 
шкуре. Не доведись мне вертеть эту проклятую мясорубку, я бы сто раз прошёл 
мимо неё и не заметил, какой она допотопной конструкции. Но когда я вложил в 
неё труд, достаточный для того, чтобы поднять камень весом в одну тонну на 
высоту тысячу километров, то возмутился, почему мясорубка не электрическая.
– Все становятся такими же рационализаторами, как часочек повертят, – 
философски заметил Степан Иванович. – Ну, согрелись? А то я могу предложить 
вам…
Быть может, с излишней торопливостью поблагодарив повара за чуткость, я 
удалился со скоростью, на каковую только были способны мои подгибавшиеся от 
усталости ноги.
Так я познакомился со Степаном Ивановичем Постовым. Он оказался славным парнем, 
общим любимцем, более того – им открыто гордились. Меня это удивило: повара 
довольно редко бывают любимцами, как и большинство людей, от которых слишком 
многое зависит. А от поваров зависит главное – желудок. Если у повара скверное 
настроение, у вас глаза на лоб полезут от перца и вы сломаете зуб о кость, 
которая спряталась в невинной на вид котлете. Будете вы сыты или нет, съедите 
вы отличную отбивную или подавитесь крепким, как кирпич, антрекотом – все это 
решает повар.
Вот какая огромная власть у него в руках. И она часто его портит – странное 
свойство власти, которая портит не только поваров. Впрочем, каждый человек, 
заполучивший какую-то власть, – своего рода повар: все зависит от размеров 
кухни, на которой он готовит свои блюда. Разве не бывает, что рядовой счетовод, 
сев в кресло главного бухгалтера, мнит себя по меньшей мере тем самым алжирским 
беем, у которого под носом шишка? Но повар обычно недальновидный человек: 
сознание своей исключительности, иной раз ложное, делает его высокомерным и 
пренебрежительным к своим едокам, благодаря которым – повар забывает об этом – 
он кормится. И бывает, что шеф-повар до такой степени теряет над собой контроль,
 что упускает из виду одну важную деталь: при нынешнем уровне профессионального 
обучения его легко заменить. И его действительно заменяют.
Я привёл это длинное рассуждение только для того, чтобы лишний раз оттенить 
достоинства Степана Ивановича, чудесного повара с характером простого едока.
Я быстро заметил одну странную вещь: по отношению к Степану Ивановичу все 
ребята на станции чувствовали себя чуточку виноватыми. Из расспросов я понял 
почему.
Просто Степан Иванович работал больше всех. Не на капельку больше других, а на 
очень много больше. Повар на станции единственный человек, который не имел 
права отдыхать: люди останутся голодными. В сильную пургу, когда некоторые виды 
работ волей-неволей приходится прекращать, повар стоит у плиты: плохая погода – 
это вовсе не плохой аппетит. В праздничные дни, на Новый год, когда календарь 
велит отдыхать, для повара самый аврал. У повара нет выходных, как нет выходных 
у желудка.
Конечно, можно сварить за три дня котёл каши и разогревать его по утрам. 
Схалтурить можно – опытный повар не проворонит возможности это сделать, слишком 
много примеров халтуры он видит вокруг себя – начиная от газетных заголовков 
«Рязанское – значит отличное» (это о табуретках, отменно сколоченных местными 
умельцами) и кончая работой почты, которая совершает воистину героические 
усилия для того, чтобы адресованную им корреспонденцию полярники получали как 
можно позже (в середине апреля на «СП-15» прибыл полный комплект январских, 
февральских и частично мартовских газет).
Но ещё никогда в жизни – не преувеличивая ни на йоту – я не видел столь чуждого 
халтуре человека, как Степан Иванович. Он работал не просто добросовестно – для 
повара, как и для скрипача, этого мало, – он работал артистично. Положа руку на 
сердце, торжественно заявляю: никогда, ни в одном санатории я не питался так 
вкусно и разнообразно, как на этой льдине. Великолепные борщи и антрекоты, 
беф-строганов, плавающий в неслыханно вкусном соусе, нежный гуляш и изысканно 
приготовленные куры, ароматнейшие компоты – бывший повар ленинградского 
ресторана «Метрополь» мог человека с полным отсутствием аппетита накормить до 
бесчувствия и превратить в отпетого обжору.
Когда блюдо особенно удавалось, Степан Иванович под каким-нибудь предлогом 
заходил в кают-компанию, сердито отмахивался от поздравлений и уходил, пылая